Читать книгу современного автора Алексей Вязовский, Сергей Линник Врач «скорой» онлайн бесплатно без регистрации на нашем сайте drestime.ru в формате FB2, TXT, PDF, EPUB.

Сергей Линник

15 ножевых #4Фантастический боевик. Новая эра
Ветры истории дуют все сильнее, «зима» СССР приближается. Проблемы доктора Панова увеличиваются словно снежный ком, враги готовят свой новый удар. Однако, несмотря на все трудности, Панов продолжает свою борьбу за спасение жизней, находя в этом смысл своего существования. Увлекает читателей в мир медицины и сложных человеческих отношений, где каждый новый случай становится вызовом для главного героя и его команды.

Алексей Вязовский, Сергей Линник

15 ножевых. Врач «скорой»

© Алексей Вязовский, 2024

© Сергей Линник, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Глава 1

Ненавижу ждать и догонять. Первое, пожалуй, даже больше. Сидишь, занимаешься самоедством, по сотому разу обдумываешь, где ты лажанулся, почему сейчас находишься в приемном покое хирургии Склифа и ждешь результатов операции Лены Томилиной. Пятый час пошел. Рядом темными тенями сидят родители.

Вот Лебензон приехал, зашел внутрь. Ему-то, кстати, светит служебное расследование. Что ни случись в возглавляемом подразделении – ходи сюда, начальник, становись в коленно-локтевую позицию. Там синяк-рецидивист пальнул из охотничьего ружья дробью в Лену. Зачем стрелял? Что случилось? Хоть и синяк, а в бега податься у этого козла ума хватило.

– Ну что? – ко мне подсел Харченко. – Новостя есть?

– Ничего, оперируют, – я мрачно посмотрел на водителя. Хотя он-то и не был ни в чем виноват. Наоборот, услышал выстрел, выволок Лену к машине, перевязал, вызвал подмогу.

– А я вот Льва Ароныча привез. Переживает…

– Расскажи хоть, что было. Как это случилось?

– Да помнишь ту рабочую общагу Краснохолмской фабрики? Вы туда на вызов тоже катали к какому-то порезанному урке.

– Ну помню.

Я даже вздрогнул. Гнилое место. Пьяная в дупель беременная девка – во-от с таким пузом. Захочешь забыть – не сможешь.

– Ну вот туда же опять погнали. Я говорю, давай с тобой пойду, стрёмно.

– А она?

– На комендантшу понадеялась, что нас встречала. А ее, дуру, кто-то отвлек по дороге, Лена сама пошла на четвертый этаж. Я слышу: «бам, бам!». Понял сразу – неладно что-то. Бегу, а она вся в крови на полу валяется. В комнате бутылок – не пройти. Кто-то квасил полгода, не меньше. Прибегает эта дура-комендантша, начинает орать от страха. Я только расслышал про какого-то Ваську-Ампулу.

– Ампула – это на фене пузырь с бухлом.

– Во-во, этих пузырей там было… – Харченко тяжело вздохнул. – Послушал – дышит. Ну а дальше перевязал, в машину отнес. Вызвал реанимационную бригаду по радио – слава богу, быстро примчались.

– Ты молодец, – я пожал руку водителю. – Теперь все от врачей зависит. Как вывезет…

Договорить не удалось – появились милицейские дознаватели, начали опрашивать Харченко. Потом вышел врач из хирургии, к нему сразу бросились родители Лены:

– Что, доктор?! Не молчите, – заплакала Клавдия Архиповна.

– Прооперировали, жива. Но состояние тяжелое.

Мать Лены охнула, вытерла слезы. Отец тоже зашмыгал носом. В мою сторону вообще не смотрели. Ни разу. Будто винили за что-то. За что?

Появился Ароныч, сказал что-то ободряющее родителям, подошел ко мне. Мы помолчали немного, потом он вздохнул и побрел к выходу, даже не посмотрев, как в дальнем углу холла дознаватель расспрашивает Мишу Харченко.

Прямо у двери он столкнулся с бледным Кавериным. Ага, вот и начальник всей московской «скорой». Ранение доктора – это городское ЧП, понятно его появление.

Мне он лишь кивнул, подхватил под руку Лебензона, отвел в сторону. Начал о чем-то спрашивать, потом выговаривать. Ароныч покраснел как вареный рак, но стоически терпел.

Я сделал один шажок к ним, другой. Прислушался. Сначала, как водится, выясняли «кто виноват?». Некомплект, кто заболел, запил, не вышел на смену… Потом перешли к сакраментальному вопросу «что делать?». Надо отдать должное Каверину. Он нашел фонды – выделил семье Томилиной 700 рублей матпомощи. Подстанция тоже не осталась в стороне – старинным способом «кто сколько может» собирают деньги. Какая сумма там получится – неведомо, но сотни полторы-две получится, это точно. Иногда к конверту прилагают список, кто и сколько. Чтобы добро не осталось забытым.

Я порылся в карманах и в портмоне. Сто двенадцать рублей. Четыре двадцатипятирублевки сложил и сунул в руку Томилину. Он взял, потом резко протянул кулак ко мне.

– У тебя ничего не возьму!

– Дядя, ты дурак? – не выдержал я. – Бери, на них не написано, чьи. У вас деньги сейчас как в яму уходить будут: уход, питание. Матпомощь кончится, и она одноразовая. Не время выпендриваться. Всё, будет нужна помощь, звоните. Что смогу – сделаю.

Томилин неуверенно как-то кивнул, отвернулся. Он просто не понимает еще: это не конец горя, а только начало. Впереди операции, реабилитация – и то же самое не один раз. Питание, дефицитные лекарства, санатории и куча всего остального. Хоть и Союз – а за всё плати. Нянечке сунь, врача отблагодари… Помню, один мой сотрудник любил рассказывать в ответ на ностальгические воспоминания о бесплатной медицине при советской власти. «Заболела мать, рак. Попытались что-то сделать на месте, потом в Москву направили. И в столице лечили, старались. Пока не умерла через год. И всё бесплатно. Вот только у нас на книжке лежало пять тысяч, а как хоронить кинулись – там три рубля осталось».

Я махнул Мише Харченко, освободившемуся от дознавателя:

– Погоди, я с вами.

Лебензон подремывал, сидя на переднем сиденье.

– Лев Аронович, пожалуйста, подвезите до дома! Я же из аэропорта прямо, с чемоданом по эскалатору и переходам не очень хочется.

* * *

Дома меня, оказывается, никто не ждал. То есть вообще – ни тебе постов наблюдателей, ни пионерского отряда с горнами и барабанами, ни даже торжественной встречи на пороге с хлебом-солью. Аня бессовестно дрыхла в компании с рыжим предателем. Ну этот вообще спит все время, пока не ест, но девушка!.. Даже обидно немного стало. Именно поэтому я тихонечко подошел и поцеловал подругу в губы.

– Ммм, мужчина, не прекращайте… – пробормотала Аня, не открывая глаза. – И интенсивнее, а то скоро вернется мой парень.

Тут она меня обняла и… Короче, немного компенсировала отсутствие рушника и красной ленточки. Ничего серьезного, я ведь толком не разделся с дороги, даже плащ не снял. Но поцелуи были горячими.

– Что хоть случилось? – спросила Аня, пытаясь на ощупь найти ногой тапочек, улетевший в сторону. – А то сказал только, что ехать надо срочно, и пропал.

– Помнишь врачиху… ну, у тебя дома…

– Не забывается такое никогда, – ответила она цитатой из песни. – И что?

– В нее утром стреляли на вызове.

– Да ты что… – она даже прикрыла рот рукой. – Как же так? Она жива?

– Да, оперировали, вот только закончили. Я поэтому и задержался.

– Слушай, может, там помочь чем надо? В больнице подежурить, материально как-то? – Аня встала, начал искать сумочку.

– Не торопись. Она в реанимации, туда не пускают никого. Деньги я ее родителям оставил, у меня сто рублей было.

Еще я помнил про две тысячи, которые брал у Лены в долг, а потом сразу отдал. Наверняка они лежат где-то у нее дома в секретном месте. Но родителям об этом не сказал. Коль скоро она осталась жива, сама сообщит, если понадобится.

– Давай тогда переодевайся, иди в душ, и я буду кормить тебя.

– А подарки?

– Это никуда не денется, – легкомысленно заметила Аня. – А голодный мужик – угроза существованию всего человечества.

В честь моего приезда было приготовлено традиционное еврейское блюдо – макароны по-флотски. Даже Кузьма с удовольствием проглотил порцию примерно тех же размеров, что и моя.

– Всё, давай подарочки теперь! – возглас последовал, едва я положил вилку на опустевшую тарелку.

– А чай? – поинтересовался я.

– Потом. Ты что, хочешь, чтобы я умерла от любопытства? Я и так тут вся исстрадалась, пока ты чавкал.

– Ничего я не чавкал, – возмутился я. – К тому же ты сама сказала – сначала поесть.

– Фи, не слушай женщин, когда речь идет о сладких ее сердцу штучках. Я же исключительно из-за воспитания так сказала, а ты сразу поверил.

– С мужиками, особенно голодными, насчет еды тоже лучше не шутить, – заметил я. – Пойдем.

Первыми я достал духи. Надо сразу обезоружить противника, потом всё будет легче. Продавщица уверяла, что популярнее этого аромата уже не произведут. Врала, наверное, с целью продажи недешевого флакончика, но и мне запах понравился.

– Никогда таких не видела, «Флора Даника» какая-то… – задумчиво произнесла Аня, пытаясь открыть запечатанную коробочку. – Ага, наконец-то. Цветочки всякие, пастораль, понимаешь… Открывайся! – и она с усилием вытащила пробку. – Вкусненько пахнет, – протянула она. – Угодил. Дай я тебя поцелую за это! Слушай, ну хватит уже сидеть с таким видом, как на похороны пришел! Мне тоже жалко эту девчонку, честное слово! Но ведь от того, что мы будем плакать, ей легче не станет!

– Да так, подумалось… Просто мы же в одной бригаде работали, и если бы вдвоем были…

– Андрюша, ну перестань себя терзать, а? Это случилось. Тебя там не было. Если человеку хочешь на самом деле помочь, то делать что-то надо, а не ныть. Хорошо? Я с тобой, что бы ни произошло, лады? Давай, что там ты еще привез?

– Это маме твоей… Ну и моей тоже, – сказал я, доставая из того же пакетика два маленьких флакончика «Опиума».

– Панов! Ты… Да как ты смеешь! Гад такой! А мне? Я тоже хочу! – она схватила обе коробочки и прижала к груди.

– Оставь, тебе тоже есть, – на свет появилась третья упаковка от Ива Сен-Лорана. – Я догадывался о твоей жаднючести.

– Ну и ладно, не буду скрываться теперь, – хищно улыбнулась Аня. – Давай еще!

– Держи, – подал я следующую коробочку.

– Ой, часики. – Изделие швейцарского часопрома было немедленно распаковано и застегнуто на запястье. – Симпатичные. «Мовадо». И про эти не слышала. Но почему циферблат чистый? Как узнать точное время?

– С каких пор женские наручные часы начали использовать для определения времени? – удивился я. – Носи в виде украшения. А теперь гвоздь нашей программы… – и я достал упаковку с бельем.

– Какой праздник, – прошептала Аня, раскладывая очередную пару трусиков. – Такое непременно должно закончиться безудержным развратом… Ты готов, Панов? Или предпочитаешь, чтобы я сначала всё это показала на себе?

* * *

Потом, когда мы почти наверстали вынужденную разлуку, я достал остальное из сумки. Магнитики, маленькие шоколадочки, кассету с «Апокалипсисом» в оригинальной озвучке – отечественный перевод меня бесил неимоверно, и кирпич первого издания стивенкинговской «The Shining» в мягкой обложке.

– Про что книжка? – спросила Аня. – Интересная? Дорогая?

– Страшная. За пять франков купил, видишь, переплет помят? Считается браком, подлежит сдаче назад, но в том районе, где мы жили… Короче, я уговорил продавца. Так бы раза в два дороже обошлось. Я еще и кассету с фильмом привез. Ужастик. Будешь переводить мне трудные места, из нас двоих одна ты образованная.

Аня разложила подарки, потом поменяла местами коробочки с духами.

– Панов, ты там банк ограбил? Или за деньги переспал со старухой? Или с мужиком? Говорят, в Европе это сейчас модно. Колись! Я помню, сколько вам меняли. Там бы хватило вот на это, – и она отложила в сторону магнитики с шоколадками. – Ладно, еще книга. А остальное?

– Аня, ты мне веришь? – спросил я.

– Да, – кивнула она. – Как еще можно?

– Поэтому ты не будешь задавать такие вопросы, никому не расскажешь о подарках и мы к этому разговору больше не вернемся.

Ответом мне стал понимающий взгляд. Нет, когда женщина знает, где стоит промолчать – это лучшее приданое.

* * *

Утром я снова поехал в Склиф. Нашел контакты в реанимации, но ответ был ожидаем – состояние крайне тяжелое. Заряд картечи с расстояния метра два кучно улетел в живот. Хорошо хоть не крупной, тогда гарантированно спасать было бы некого. Но и этого хватило. Вчера как раз львиная доля времени ушла на поиски картечин и латание дырок. В итоге пришлось убрать большой кусок сальника, метра три тонкого кишечника и участок поперечной ободочной кишки. Самым хреновым было то, что досталось и поджелудочной железе.

Вот и думай: чем тут помочь. Ну сходил на станцию переливания, сдал кровь для Лены. Толку с того. Проблем это не решит вообще.

Надо искать, кто сейчас лучший в Союзе по панкреонекрозам. И для этого у меня есть хорошая знакомая с говорящей кличкой «Дыба». К ней я и отправился. Один раз она мне помогла, не откажет и сейчас. Тем более для коллеги.

Екатерина Тимофеевна как-то не очень моему визиту обрадовалась. Магнитик, ясное дело, взяла, но как-то небрежно, даже не посмотрев, смахнула его вместе с шоколадкой в ящик стола.

– Признавайся, чего на этот раз от меня хочешь? – без предисловий спросила она. – Ни за что не поверю, что, вчера приехав, ты ночь не спал, жаждал мне сувенирчики вручить.

– Ситуация следующая. Накануне пострадала моя коллега, с седьмой подстанции. Возможно, вы слышали, стреляли во врача.

Дыба покивала, мол, как же, было такое. Потом налила себе из графина воды и спросила:

– И ты конечно же собираешься своей любовнице просить перевод из Склифосовского в хорошее место, да?

– Во-первых, она мне давно не любовница, во-вторых – прошу. И про Склиф я не сказал ничего.

– Ты что думаешь, я на острове живу? У нас селекторное совещание было, говорили об этом. Чем тебе больница не угодила?

– Скорая помощь, Екатерина Тимофеевна, она, извините, и в Африке такая. Сейчас стоит вопрос не только оперативного вмешательства, но и дальнейших шагов. Там намечается панкреонекроз. И я хотел бы для нашей коллеги лучших специалистов.

– Иди, погуляй, – немного подумав, сказала Катя. – Я сейчас позвоню кое-кому, узнаю.

Я развернулся, пошел в приемную и сел на стул. Какой смысл далеко ходить? Рассказывать всем встречным про Швейцарию настроения нет никакого. Надо Дыбе предложить выступить перед коллективом с отчетом. Хотя всё равно спрашивать будут.

Минут десять спустя Катя крикнула через дверь:

– Заходи!

Зашел и уставился на начальницу в ожидании результата.

– Ты садись, что встал? – чуть ли не приказным тоном сказала Дыба. – Смотри. Лучшие специалисты по брюху вообще и по поджелудочной железе в частности – ожидаемо военные. Госпиталь Бурденко. У них там, кстати, совсем недавно новый хирургический корпус открыли. Семь этажей, по последнему слову науки. Но выходов на начальника госпиталя у меня нет. То есть я его знаю, он меня, но просить не могу.

– Извините, а от вас позвонить можно? – спросил я сразу же.

– На здоровье. – встала, пододвинула она мне телефон и вздохнула: – Кто бы за меня так переживал…

* * *

Я дождался, пока закроется дверь, набрал номер сусловского куратора. Юрий Геннадьевич на встречу согласился сразу. Только не сегодня – завтра с утра. Обещал подъехать прямо к институту, к концу первой пары. Но и это хлеб.

Я в задумчивости покрутил туда-сюда диск телефона. А позвоню-ка родителям Томилиной. Что-то меня во всей этой истории мучило.

Трубку поднял отец Лены.

– Да, узнал. Следователь? Опросил. Но мы с матерью ничего не знаем – дочка про работу не любила рассказывать. Ну выезды бывали нехорошие. Так и у вас такие же с ней и были? Кто следователь? Сейчас посмотрю.

Спустя пять минут разговора я стал обладателем контактов следака в Пролетарском РУВД и даже опера, который сопровождал дело. Посмотрев на часы, я понял, что вполне успеваю до обеда. Но надо подвинуть смены – сегодня и завтра мне нужные свободные.

– Екатерина Тимофеевна, – я нашел Дыбу дымящей в курилке. – Сегодня не могу работать в ночь. И завтра тоже. Можно как-то меня подвинуть? Я отработаю.

– Иди уже, – главврач только махнула рукой. – Все решу.

* * *

Ехать домой? Время терять? Вон, будка стоит, а в кармане мелочь есть. Привычка таскать двушки очень быстро появляется. Потому что иначе будешь платить гривенниками, которые хоть и из другого материала, но зато того же размера. Или просить милостыню у прохожих.

На подстанции Мельника не было, после дежурства пошел домой. Но доброхоты номер телефона сообщили. Витя, дорогой, будь на месте! Не ходи сегодня никуда подрабатывать!

И мне повезло. Недовольная вахтерша долго не хотела отрывать тыл и ехать на лифте искать жильца, но в конце концов согласилась. Минут пять я слушал звуки природы типа шарканья, чьих-то голосов и бонусного трека в виде вопля «Саня, ну сколько можно ждать?!». Наконец и недовольный голос Мельника послышался:

– Слушаю вас.

– Привет, Витек! Прошу, никуда не уходи! Через пятнадцать минут приеду!

– Да я и не собирался вообще-то, – проворчал Мельник. – Приезжай, конечно. Триста пятая комната.

Здешняя общага, ясное дело, поцивильнее рабочих. Чище, да и тише. И в лифте почти не воняет. Хотя на третий этаж можно было и пешком подняться. Витя, к счастью, был один в комнате. Сосед куда-то делся, и не пришлось идти куда-то еще пошушукаться.

– Какой-то ты встревоженный, – заметил Мельник, пожимая мне руку.

– Да вот, проблема нарисовалась, – и я коротко изложил последние новости.

– А от меня что? Кровь сдать? Я бы рад, но в армейке гепатитом переболел, так что никак. Нас предупреждали специально.

– Нет, не это. Ты говорил, что Дима в Пролетарском РУВД служит?

– Было такое.

– Я помню, у вас там разногласия возникли, но, пожалуйста, забудь на время. Организуй мне встречу с ним.

– Что надумал? – насторожился Витек.

– Как что? Найти тварь.

– И?..

– Как карта ляжет, – ответил я, наблюдая, как на лице Мельника возникает улыбка. Видать, то приключение в Орле вспоминает с теплотой. Это он еще не знает, что нас чуть не вычислили. Вернее, отложили вопрос, да не успели.

– Ладно, пойдем. Раз такое дело, и правда обиды можно забыть. Хоть на время.

Дима с гордостью носил погоны старшего сержанта. Как он объяснил, сумел удачно аттестоваться. С Мельником они друг на друга смотрели не слишком приветливо. Хрен его знает, что там у них случилось, мне совсем не интересно. Ребята взрослые, сами все решат.

Про стрельбу в общаге он что-то слышал, но в тему не вникал. Не до того было. Зато с опером сойтись помощь предложил. Намекнул только, что за информацию придется двери ногами открывать. Потому как руки заняты.

Я достал из кармана четвертной.

– Хватит?

Дима с сомнением посмотрел на фиолетовую бумажку.

– Не знаю, добавь на всякий случай. Не думайте, я себе и копейки не возьму, – заверил он. – Мужик жадный просто. Всё ходит, плачется, что на жизнь не хватает, женился недавно, алименты платит, такие дела.

Я достал еще два червонца и отдал Диме.

– Надеюсь, на алименты наскребет.

Вернулся новоиспеченный мент минут через пятнадцать. Вернул одну десятку назад, мол, не пригодилась. Тридцати пяти хватило.

– Ну чё, пацаны, слушайте расклад. Васька этот, который Ампула, – известный урка. У него две ходки, обе по тяжелым статьям. Сначала убил в драке дружбана какого-то, потом, как откинулся – свою бабу. Оба раза по пьяни – как примет белой, так дуреет. Второй раз сел надолго, пятнашку отмотал на строгом режиме в Мордовии.

– Это всё лирика, но сейчас что делают? Ищут? – поинтересовался я.

– Ну, в розыск объявили, стукачей вроде напрягли. Ждут.

– Короче, ни хрена не делают, – резюмировал я.

– Можно и так сказать, – согласился Дима. – Мне, конечно, с моего места не особо много видно, но думаю, что голяк. За стрельбу, вестимо дело, чуть сильнее искать будут.

– Ага, фотография на стенде «Их ищет милиция» дольше провисит. Где он обитался? Узнал?

– Обижаешь, начальник, – Дима вытащил из кармана тетрадный листочек. – Первое – место прописки. Дальше идут адреса корешей его. Но сами понимаете, это уже проверено и держится на контроле. Вот вам портрет гражданина, – он достал две успевших чуть смяться в кармане фотографии девять на двенадцать. – Только сейчас он чутка постарше и в последнее время заросший ходил.

Я посмотрел на фотографию Васьки, который оказался Василием Петровичем Сазоновым, сорока восьми лет от роду. Глянь, у него даже профессия есть – электромонтер. Узкое, испитое лицо, запавшие глаза. Почти лысый, без усов или бороды…

– Вот еще что, – продолжил Димон. – Ампула по вокзалам в последнее начал промышлять. Вроде устроился на работу в жэк какой-то, но там даже не появлялся. Тырил чемоданы у пассажиров. Поймать его не могли – больно ловкий. Или был на крючке у тамошних ментов, кто ж знает. Короче, там его тоже нет, всех предупредили. Хотя Федя сказал, что толку с этого – чуток. Мог уже и рвануть куда.

– А нельзя ли узнать, под кем на вокзалах вся эта гопота ходит? – спросил я на всякий случай.

– Один момент, – сказал Дима и исчез в недрах РУВД.

И через пару минут я услышал интересную фамилию: Лакоба. Опа! Знакомые все лица. И почему я не удивлен? Не ему ли я год назад «чинил» подельника? Зашил на совесть – должны меня в «Советской» помнить!

Глава 2

Связаться с Лакобой удалось быстро. Через Давида. Сразу после РУВД поехал к нему домой, застал чуть ли не в постели с Симой – девушка пискнула, убежала в ванную одеваться, ибо из одежды на ней была, похоже, только футболка.

Сначала «князь», конечно, повозмущался, пошел в отказ.

– Пан, не проси. Отец запретил даже думать про этих людей. Не могу никак. Если от меня какая помощь нужна – я в твоем распоряжении.

– У тебя совесть есть? Я же не лошадку на ипподроме зарядить прошу. Лену Томилину подстрелили. Уголовник какой-то. Надо найти.

– Это ту врачиху с подстанции? – Давид побледнел. – С которой ты…

– С которой я. Да. Бери трубку, звони.

Ашхацава нашел номер в записной книжке, набрал. Последовали короткие переговоры на абхазском.

– Через час, там же, у ипподрома, – тихо сказал он, повесив трубку. Оказалось, всё же недостаточно прикрутил громкость.

– Я с вами поеду! – заявила Сима. – Тоже бандита ловить буду!

– Дело женщины – сидеть дома и ждать своего мужчину! – с пафосом произнес Давид. – Не хватало еще, чтобы какая-то юбка лезла в это!

Странное дело, но вроде как эмансипированная Сима только кивнула и с малоскрываемой улыбкой ушла на кухню. Довольный Давид начал собираться. Эх, парень, наверное, ты не слышал про принципы дзюдо. Хитрая девица будет соглашаться с твоими павлиньими возгласами, но в итоге получится, что делаешь ты, как задумала она. Рассказать, что ли, анекдот про голову и шею? Не буду, пожалуй. В чужую семью лезть – только себе навредить.

Очередной неприметный хлопчик после того, как пропустил притихшего Ашхацаву на заднее сиденье, плюхнулся рядом со мной – и у меня появился живой навигатор. Не как штурман стенограмму читал в раллийных гонках, но близко к этому.

Квартира была совсем другая, в районе синагоги на Большой Бронной. Сейчас там, конечно, что-то связанное с художественной самодеятельностью, не вчитывался я в вывеску, когда мимо проезжали. А дальше – во дворы. Похоже было, что начальник абхазских мафиози здесь если не живет, то часто бывает. По крайней мере, принимал он меня в комнате, к которой подошло бы название «кабинет». Вот только книжных полок не было. Ашхацаву даже в квартиру не пустили, он остался сидеть в машине.

– Ну что, доктор, опять в карты играл? – улыбаясь одним ртом, спросил Юрий Лакоба.

– Нет, у меня другая просьба, – ответил я и достал из кармана фотографию Ампулы.

– И кто это? – мельком взглянув, абхаз отодвинул ее в сторону. Но не ко мне, а так, чтобы под руками не мешалась.

– Он стрелял в доктора со «скорой». Молодую женщину, – добавил я. – Сказали, он где-то на вокзалах промышлял, углы вертел.

– Углы… уже никто не говорит так, – походя опустив на уровень плинтуса мои познания в фене, ответил Лакоба. – Нехорошо поступил, врача обижать нельзя. Особенно женщину.

– Западло?

– Доктор, ты говори нормальным языком, не переживай, я пойму, – равнодушно ответил абхаз. – А то вот так слово не так скажешь, не подумав, обидишь кого-нибудь. Ты не блатной, нет? Вот и говори как простые люди.

– Извините, – сказал я.

И правда, неловко вышло. Можно подумать, что знание фени чем-то поможет в разговоре.

– Ничего, бывает, – заметил Юрий. – Так что ты хочешь? – он снова взял фотографию и, перевернув ее, прочитал надпись.

– Найти этого человека, – просто ответил я.

– А дальше?

– Как получится. Но обещаю: помнить он эту встречу будет долго.

– Ты сказал, ты сделаешь, – припечатал Лакоба. – Иди теперь, я спрошу, может, кто и видел этого Васю. Тебе позвонят. Ампула, – хмыкнул он. – Надо же.

* * *

Ну и всё. Отвез домой Давида, наградив его подарками, которые поначалу забыл отдать. Посидели с ним еще в машине перед подъездом, пришлось рассказать во всех подробностях про концерт «Genesis». Вот кто фанат: он даже потребовал от меня вспомнить, какие песни звучали.

– Ты что, Давид? Как я могу помнить, что за песни? Их десятка два было, больше половины нового альбома, остальное – старые.

– А футболку? Почему мне не взял? Я бы деньги отдал! Эх, ты… – огорчился абхаз.

– Да не подумал просто… Ну давай я тебе эту подарю, – предложил я. – Будешь у меня, заберешь.

– Спасибо, Пан, – пробормотал восхищенный Ашхацава. – Ты настоящий друг!

Никак не могу привыкнуть к этим вывертам дефицита. Видать, гипотетическая возможность заказать на Алиэкспрессе футболку любой группы с любым принтом напрочь отбила у меня этот фетишизм. Так что отдам свою безо всяких сожалений.

* * *

– Андрей, нам срочно надо расстаться, – встретила меня Аня.

– Ладно, я буду горевать минут десять. Но ведь на прощание ты меня накормишь?

– Куда я денусь? Когда еще появится возможность отравить тебя? Мой руки и приходи, я пока разогрею.

– Так что же послужило причиной нашего расставания? – спросил я, поправляя вилку, чтобы она лежала перпендикулярно с краю стола, словно поглощение вчерашних макарошек будет происходить в условиях шикарного ресторана.

– Я не выдержала и посмотрела этот фильм без тебя, – вздохнув, призналась подруга. – Нет мне прощения.

– Фигня, – легкомысленно махнул я рукой. – Оставайся. Три часа стоя на коленях на горохе – и ты прощена. Как кинцо?

– Я три раза чуть не описалась, – призналась Аня. – Было очень страшно.

– Особенно когда Николсон рубил топором дверь? Или сцена с трупом в ванной?

– А ты где видел? – удивилась девушка.

– В магазине крутили, – отбрехался я.

– Ладно, я теперь еще с тобой пересмотрю, может, получится уберечься от смены трусиков. Ну рассказывай, где был? Что удалось сделать?

– Почти договорился о переводе Лены из Склифа в Бурденко. Завтра решится окончательно. Ну, и так, по мелочи. То с одним встретился, то с другим. А ты как?

– Сходила на занятия, посмотрела фильм и лежала на диване.

– Очень увлекательно. Жажду повторить.

* * *

Юрий Геннадьевич ждал в довольно поношенном с виду «жигуле» второй модели. Удачная машина. Она, даже будучи совершенно новой, казалась пришедшей из глубокой древности.

– Рассказывайте, – велел он, когда я уселся рядом с ним. – Сначала Швейцария, потом остальное.

– В Цюрихе успех превзошел все ожидания, – коротко резюмировал я. – Больше сказать нечего.

– Лаконично, – хмыкнул он.

– А что, надо было начать про транспортировку оксида водорода в сосудах с перфорированным дном в свете решений съезда?

– Не надо так шутить, – окоротил он. – Нигде. Вы не понимаете даже, сколько сейчас пойдет всяких сигналов во все стороны. Забудьте про политические анекдоты и шуточки про съезд. Достаточно уже того, что вы живете с еврейкой. В какой-то момент это может сильно осложнить выезд.

Пару секунд я даже не знал, что и ответить. Не жена еще, просто девушка – и такие последствия.

– Не вижу связи, – наконец, ответил я. – Отец моей девушки в ФИАН работает, там первый отдел тоже…

– Андрей Николаевич, лично мне – всё равно, – остановил меня Юрий Геннадьевич. – Я к этому спокойно отношусь. А вот Михаил Андреевич, если узнает, может… расстроиться.

Блин, мне с оглядкой на Суслова и в постель ложиться? Мы сходки диссидентов на кухне не устраиваем, «Хронику текущих событий» ночью под одеялом не читаем, Солженицына в чемодане я через таможню не тащил. Оказывается, этого недостаточно, надо еще чтобы твоя девушка прошла краниометрию с правильными показателями.

– Да, вот был курьезный случай, – решил я потроллить куратора. – Ну, все эти подходы с охами «Ой, как бы ваш талант расцвел у нас» я достойными внимания не считаю. Так, обычная болтовня, они же там до сих пор думают, что в Москве по улице медведи с балалайками ходят. Если не все, то многие. Вот и жалеют, искренне считая, что советский ученый спит и видит, как бы на Запад сбежать…

– А что, нет таких настроений? – вдруг спросил Юрий Геннадьевич.

– Дураки, может, и мечтают. А кто хоть немного соображает, понимает – там будет в разы труднее. Высосут и выбросят. И через десять лет акцентом попрекать продолжат. Да, о происшествии. Подходит один деятель и напрямую предлагает пять тысяч долларов за посредничество в приобретении патента.

– Какого? – насторожился куратор.

– Так откуда мне знать? Я его послал. По-русски, но он вроде правильно понял.

– Тоньше надо, – заметил куратор. – Надо было узнать, что интересует, каковы условия. Пообещать выяснить всё. А мы бы решили.

Это он что, хочет посреднические получить? Ха-ха три раза.

– Так я же не джеймсбонд какой, Юрий Геннадьевич. Таким играм не обучен.

– Это кто? – уточнил он.

– Персонаж фильма. Судя по всему, лихой агент, ну знаете, всех врагов перебил одной левой, потому что правой красотку обнимает в это время. В Цюрихе весь город рекламой заклеен.

Только бы не спросил название. Ибо я тупо не помню: не то «Лунный гонщик», не то «Только для ваших глаз». А фильм, наверное, летом был, потому что обрывки рекламы в одном нашем бомжатском районе остались.

– Жаль, конечно. В следующий раз…

– Так визитку я взял. Вот, – вытащил я из кармана белый прямоугольничек и отдал ему, – некто Фредерик Паульсен, компания «Ферринг».

– Ладно, что там про госпиталь? – наконец, закончил вводную часть Юрий Геннадьевич. – Я по телефону не совсем хорошо понял.

– Изложу телеграфно. Позавчера стреляли во врача седьмой подстанции скорой. На вызове. Я ее знаю, работали вместе. Хотелось бы поучаствовать в судьбе, ранение серьезное, вот я и узнал, что в Бурденко очень хорошие специалисты…

– Томилина Елена Александровна? – спросил куратор, что-то раскопавший в своей записной книжке.

– Да.

– Угу, – Юрий Геннадьевич задумался. – Я понял. Позвоните мне… ну через час примерно. А теперь расскажите, что там с Андроповым и Брежневой.

– Галю лечат, – пожал я плечами. – Еще в наркологии у Трунова. По мне, так толку не много от всех этих трудотерапий и прочего мозголомства. А Игорь… – я замялся. Рассказывать про мою неудачу с «анонимными алкоголиками» отечественного розлива? Перед глазами возник Джигарханян в образе Горбатого из «Места встречи изменить нельзя». «А не стукачок ли ты, мил человек?» Стукачок. Разглашаю медицинскую тайну. И планирую разглашать дальше. Жизнь Лены и не такого стоит.

– Короче, там все тоже не очень гладко…

* * *

Главный военный клинический госпиталь имени академика Бурденко занимает территорию соответственно названию – охрененно большую. На нее, кстати, меня через ворота на машине не пустили. Только пешком. Или с пропуском. Который подписывает, наверное, один министр обороны товарищ Устинов.

Что поделаешь, пришлось прогуляться, хоть погода и мерзопакостная. И даже пожертвовать носовым платком, чтобы привести в порядок ботинки. А то кто ж их знает, этих вояк – увидят, что обувь не в порядке, и сразу в военкомат отвезут.

Начальник госпиталя скрывался в коридорах дальних да за дверями дубовыми. Но мне ведь было назначено, так что я пер напролом, не думая, что там за погоны под очередным халатом.

На самом деле всё оказалось много проще: кто-то позвонил, уточнил, и меня пустили совершенно одного, объяснив дорогу на пальцах. И дверь с надписью «Приемная» никто не охранял. Внутри сидела совершенно гражданского вида секретарша, монументальная женщина лет сорока, и что-то печатала на пишущей машинке «Ятрань». Кучеряво живут военные ребята.

К начальнику, впрочем, меня пустили не сразу, дали маленько отсидеться, упорядочить эмоции. Наконец, мне скомандовали вход. И тут я понял, что за всем этим я до сих пор не знаю, как зовут моего будущего собеседника. Непорядочек, однако. Я спросил у стража дверей, и она слегка удивленно просветила меня.

Кабинет как кабинет, ничего выдающегося. Разве что на вешалке мундир с генерал-майорскими погонами. Медслужбы, понятное дело. Сам руководитель в белом халате сидит, демократично вполне. Лет шестьдесят ему, вряд ли больше. Сразу бросились в глаза очки с толстыми линзами и наличие расходящегося косоглазия. Что общую суровость выражения лица совсем не портило.

– Слушаю вас, молодой человек, – ответил он на мое «здравствуйте».

– Юрий Сергеевич, случилась беда, – сразу же заявил я. Ну, и выложил историю про стрельбу, операцию и всё остальное. С упором на коллегиальность, конечно же. Этот аргумент беспроигрышный, по крайней мере, не ведет к отрицательному результату.

– А от нас что требуется? – спросил он. Понятное дело, всё ему рассказали, но из первых уст версия звучит иной раз не совсем так.

– К сожалению, поражена и поджелудочная железа. То есть налицо острый травматический панкреатит, в будущем панкреонекроз и прочие малоприятные осложнения. Я обратился за помощью к коллегам, они сказали, что лучшие специалисты в вашем госпитале.

– А вы кем пострадавшей приходитесь? – вдруг спросил Кравков.

– Я? Да, наверное, никем. Работали вместе. Ну, встречались недолго. А так – коллега просто.

– Ну, раз так… – он нажал на кнопку селектора и сказал: – Валерия Борисовна, свяжите меня с директором НИИ Склифосовского Григорьевым.

Звонок раздался через минуту буквально, я даже не успел начать изучать корешки книг в генеральском шкафу.

– Александр Анатольевич, здравствуйте, это Кравков из Бурденко. Послушайте, тут в высших сферах решили, что нам стоит полечить вашу больную, такую Томилину Елену Александровну… Да, мы готовы… хорошо, будем ждать… Спасибо, на связи.

– Всё, молодой человек. Как только состояние будет позволять транспортировку, переведут. Всё у вас?

– Товарищ генерал, – вдруг понесло меня, – может, надо пригласить каких-то специалистов из-за рубежа? Ну, знаете, самых лучших?

– Лучшие – у нас, – четко, почти скандируя, ответил генерал. – Других не держим.

– Извините, не подумал, – смутился я. – Никаких сомнений, просто знаете…

– Знаю, – устало вздохнув, сказал Кравков. – Вы думаете, первый такой?

* * *

Что делать, если идти на работу не хочется, а надо? Помогает самовнушение – «я иду спасать людей», «я нужен советским гражданам». Ну как гражданам… В основном всяким чиновникам из ЦК, министрам, их замам, а также многочисленной родне. Только их обслуживает ЦКБ.

Пока прогревал машину, вспоминал вчерашний день. Он закончился звонком матери. Мало того что на ноябрьские праздники с Федей приедет, так еще и пришлось отвечать на вопросы женщины, внезапно выяснившей, что ее сын вполне половозрелый и живет с девушкой. Потому что трубку Аня взяла. Да мне, в принципе, плевать на это. Приедут – потерпим, обязательную программу в виде всяких покатушек по достопримечательностям и прочего выполним. Где наша не пропадала? Тем более что Аня решила поиграть в жену декабриста и сопроводить меня с миссией моральной поддержки. Значит, будет легче.

Так как смена не моя, поставили меня третьим номером к какому-то Спиваченко. Внешность, кстати, у доктора была какой угодно, только не украинской. У бурятов бы за своего сошел, сто процентов. Глазки узкие, хитрые. Меня подробно расспросил, что да как, но вроде остался доволен.

Третьим номером – вообще лафа работать. Даже наркота у второго номера. А ты знай себе, носи чемоданчик и выполняй ценные указания.

Первый вызов и сразу в цэковские дома из бежевого кирпича. Спиридоньевский переулок завален снегом, но дворники дружно его чистят – с трудом, но проехали во двор.

– Совсем умом тронулся, – рапортовала нам пожилая мать пациента. – Забирайте его скорее!

– А что случилось? – поинтересовался Спиваченко.

– Сынок у меня со слабоумием. Стоит на учете. Как напьется, начинает куролесить.

Мы вошли в квартиру, тут было, мягко говоря, странно. Везде разбросаны вещи, стены чем-то измазаны.

– Только я в магазин отлучилась, – женщина заплакала, – он достал заначку, выпил. А ему нельзя!

– Ну давайте посмотрим пациента. Как его зовут?

– Виктор.

Парень оказался и правда со странностями. Всклокоченные волосы, дико вращающиеся глаза. Сидит на кровати и руками ест что-то разбросанное на одеяле. Не исключено, что макароны с мясом. Рядом стоит водочная бутылка, в которой на донышке что-то плещется. Дерьмо не пьет, «Посольской» балуется.

– Виктор, здравствуйте, – очень вежливо начал Спиваченко. – Как чувствуете себя? Что беспокоит?

Похоже, доктора самого не тревожило, что пациент жрет с постели. И не такое видели.

– Мать, ты дура? Зачем вызвала этих? Я тебе… хрум-хрум… что? Подопытная крыса?

– Витя, поговори с нами, – доктор сделал нам знак, чтобы мы были готовы. – Выпивал сегодня? Много?

– Какая на хрен вам разница?

Разница большая. Если бы просто напился, то варианты есть. А если с непредсказуемым буйством… Так что надо паковать и везти. Но сначала придется поубалтывать.

– Вить, смотри, какое дело, – Спиваченко перешел на мелодичный и спокойный тон: – Мы тебя все равно увезем. Ты выбирай – по-хорошему или по-плохому.

Мама сзади ахнула.

– Давай по-хорошему, а? Спокойно соберешься, спустишься с нами в машину. А мы тебе сирену включим!

– Настоящую?! – пациент клюнул, перестал перебирать пальцами макароны.

– Настоящую, – покивал доктор. – С мигалкой.

Это почему-то сработало. Витя дал себя собрать, одеть по погоде. Спокойно спустился вниз, послушал рев сирены, которой мы, похоже, взбудоражили весь дом, покивал. И сел в салон. Пути к выходу мы со вторым фельдшером, знатоком современного искусства Капитоновой, перекрыли своими, можно сказать, телами. Духан от пациента стоял мощный. Похоже, что к «Посольской» еще добавилась какая-то парфюмерия. Непередаваемый аромат, потом долго будем проветривать.

В салоне я тихо спросил Спиваченко, куда мы его везем.

– В приемном скорее всего в наркологию оформят. Его пьяным просто в психиатрию не примут. Пусть сначала у Трунова протрезвеет.

Сам Гойко Митич меня волновал мало. Если честно, то и Лиза за последнее время ушла куда-то на второй план. Вспоминал ее иногда, но далеко не каждый день. Даже в Цюрихе, когда выбирал подарки из серии «всем подряд», ее в мысленный список не включил. Вот и сейчас – шевельнулось что-то не очень комфортное в глубине сознания – и утихло мгновенно. Потому что Витя как-то неправильно задвигался, я и прикинул сразу, как бы он не повторил подвиг сбежавшего от нас алкаша.

Но обошлось, довезли. Витя даже начал посапывать и пускать пузыри. Казалось бы, ситуация исчерпана, паренька можно и домой свезти, но это пока он спит. Словно услышав мои мысли, клиент встрепенулся и потребовал включить сирену. К счастью, мы уже подъезжали к приемному и отговорились обещанием покатать с шиком чуть позже.

Дежурный врач тоже возражений не имел. А что, клиент свой, показания есть, чего не взять? Сказал только, что надо вызвать для порядка кого-нибудь из наркологии, чтобы формальности соблюсти. Ну и ладно. И мы стали ждать, окружив Витю, сидящего на кушетке, дабы он не попытался проиллюстрировать доносящуюся издалека песню Высоцкого «Был побег на рывок». Странно, что в такой конторе ее включают на всю громкость.

Наконец, показался представитель племени наркологов, и мы распустили нашу «штрафную стенку»… Ой, да это сам Трунов! Помоложе никого не нашлось? Или случай показался сомнительным, когда по телефону сообщали?

Прошел Андрей Борисович аки светский лев, гордо неся голову и не глядя по сторонам. Сел за стол дежурного и сразу углубился в карточку Вити, на самого пациента внимания не обращая. Типа, не царское это дело, прикажу… Что-то меня не вовремя на улыбки пробивать начало. Я помню обидчивость этого кренделя. Поднимет сейчас голову, увидит меня усмехающимся, начнет слезы лить и посуду бить.

– Непрофильная госпитализация, – промолвил Трунов свой вердикт. И как сказал, а? Каждое слово – прям в металле отлито.

– Но ведь в данном случае, – начал возражать Спиваченко, – на первое место…

– Есть же у пациента диагноз, коллега, – последнее слово он процедил так презрительно, что даже мне не по себе стало слегонца. – Вот, русским по белому написано: «Дебильность, эретичная форма». Вот и везите по профилю. Не понимаю, – он картинно откинулся на спинку стула, – почему я должен вам это объяснять? Ну эти, – он как-то небрежно махнул рукой в угол, где стояли мы с Капитоновой, – с них что взять? Но вы должны…

– Ты что сказал, сморчок?! Кого дебилом назвал?

Ого, у нас произошла незаметная подмена матери пациента. Испуганную и слегка растерянную женщину заменила натуральная тигрица. В глазах блеск, руки сомкнуты в кулаки. Похоже, Трунов только что весьма сильно задел ее чувства.

– Извините? – Андрей Борисович поднял голову, посмотрел на женщину.

– Фамилия? – гаркнула дама. Похоже, строить подчиненных она умела. Даже мне захотелось встать по стойке смирно.

– Трунов, Андрей Борисович, заведующий отделением наркологии.

Похоже, парень уже понял, что гонор проявлять надо было немного в другом месте. Мне показалось, или у него руки трясутся?

– Сорока пяти нет еще? Завтра в военкомат вызовут, санинструктором служить будешь, – уже совершенно спокойным голосом сообщила она Трунову. – Вот доктора, – женщина показала на нашу компанию, – приехали, всё как надо сделали, успокоили, в больницу привезли. А тут… Здесь меня жди! – приказала она наркологу и куда-то ушла. Неужели к главному врачу? Вот это поворот сюжета!

Слегка запоздало Трунов скомандовал госпитализировать Витю, с любопытством взирающего на всё это, и собрался покинуть нас. Наверное, двинуться в том же направлении, что и дама, гасить конфликт. Когда нарколог проходил мимо нас, у меня в заднице заиграло детство, и я быстренько пропел ему строчки из непонятно как всплывшей в памяти песни:

Сейчас она, красивая и смелая,
Дорогу перейдёт,
Потом вот это самое с козлом своим проделает…

Трунов убежал, даже не оглянулся, а я наклонился к Спиваченко:

– Мамаша у нас кто?

– Генеральша. Точнее даже маршальша. Вдова, но похоже, связи остались. – Потом вздохнул и добавил философское: – Каждая муха на своей кучке говна – королева.

* * *

На базу вернулись, сели пить чай. Надо же стресс залить. Народ ожидаемо обсуждал новые постановления партии и правительства – в СССР внезапно увеличили пенсии, отпуска по беременности и уходу за ребенком. С младенцем теперь можно сидеть до года, на половине зарплаты. В декрет – пожалуйста, уходи за 70 дней до родов. ЦКБэшные дамы, разумеется, возбудились на эту тему, Спиваченко мне на ухо прошептал: «За Афган задабривают народ».

Я удивленно посмотрел на доктора. Оказывается, у нас тут есть свои фрондеры?

Свое мнение по этому поводу я решил не высказывать – хватило споров с диссидентами на подстанции у Лебензона. Плюс всё равно наступят девяностые и эти постановления партии и правительства – пойдут прахом.

Я же сел в уголок и открыл импортную литературу «про сияние». Надо язык совершенствовать, чтобы не плавать на уровне «май нэйм из Вася» и «лэт ми спик фром май харт». А хорошая книга этому способствует. То, что я знаю, чем кончится, не страшно, детали сюжета всё равно из головы вылетели. Интересно, а впоследствии Кингу прилетело от БЛМ за картонный персонаж негра, работающего паршивым поваром в «Сиянии»?

Капитонова попыталась завести светскую беседу, уточнив, на английском ли книга. Но я только невежливо угукнул, и она отстала. Вдруг услышал знакомую фамилию. Вроде как даже свою. Диспетчеры зачем-то звали. Пошел, оказалось, надо немедленно перезвонить домой.

Что-то стряслось? Мало того что Аня позвонила на работу, так еще и воспользовалась самым аварийным номером, возле которого в записной книжке было написано «только в самом крайнем случае». Я побежал к аппарату и отогнал от него наших кумушек воплем «Мне очень сильно надо!».

– Аня, что случилось? – крикнул я в трубку, едва прервались гудки вызова.

– Давид звонил, просил срочно передать. Только одно слово: «Нашли».

Глава 3

Как назло, теперь был недоступен Ашхацава. Попытке на пятой я бросил слушать короткие гудки и решил отпроситься. Ибо слово «Нашли» значило только одно, и это была не пара к одинокому носку, третий месяц ожидавшему свою половинку в картонной коробке, стоящей в ящике для белья.

Но доктор Спиваченко, а за ним и старший врач смены Горбунова были непреклонны: если нет какой-то катастрофы, отпускать не будем. И я снова пошел к телефону, выяснять подробности. Просто душа не лежала врать что-то по этому поводу. Может, ситуация терпит пока.

Наконец-то ответил Давид. И я вздохнул с облегчением. Ибо рандеву назначено на десять утра, а сейчас Ампула гульбанит где-то у своих дружбанов и в ближайшее время просто физически не сможет никуда деться, ибо изображает рекламу несуществующей пока компании «Русская недвижимость».

Мысли спросить адресок, чтобы сдать Ампулу органам, даже не возникло. Я хорошо помнил фразу Лакобы: «Ты сказал, ты и сделаешь», и проверять, что будет при другом варианте развития событий, не хотел. А так как я пошел просить помощи у воров, то и играть предстоит по их правилам. Беспокоило ли это меня? А как же! Это вам не в горячке по морде кому-то дать. Придется рискнуть. Но я предпочел мысль эту отогнать. Вот когда случится, тогда и буду думать. А сейчас какой смысл? Да никакого. Тем более что нас на вызов позвали.

Погрузились в машину, выстуженную вследствие проветривания. Небось, Трунов не захотел себе этого Витька брать из-за амбре. Такой всё отделение провоняет выхлопом.

– Куда путь держим? – спросил водитель у Спиваченко.

– Благовещенский переулок, пять. С Горького, где метро «Маяковская».

– Да знаю я… – проворчал шофер.

Хороший дом оказался, серьезный. Угол Тверской, восемь этажей. И всего два подъезда, несмотря на довольно большие размеры. Ну, мы в хрущевки не ездим. Не помню такого ни разу. Поднялись на лифте на седьмой этаж, звоним. Открыла старушка, молча показала в прихожую и отошла в сторону, чуть подволакивая правую ногу.

Ого, да тут полноценный черный ход есть! Не очень частая штука в старых домах. Провожатая медленно провела нас в дальнюю комнату, где и лежал на кровати наш больной. Стоп, вот этот старый еврей – Райкин? Членов Политбюро видел, академиков видел, министров всяких – без счету. А живого Райкина – впервые. А вот эта молчащая пожилая дама – жена его?

– Что там, Ромочка? Приехали врачи? – спросил он и повернул к нам голову. – Здравствуйте, – тихо сказал он. – Сердце прихватило, что-то пилюли перестали помогать, – почти виновато объяснил артист.

Уже седой, весь в морщинах. Но не узнать – невозможно. Ну, с богом. Давление, температура, ЭКГ, послушать, пощупать, обезболивающее и прочие мероприятия согласно списку. В итоге выяснилось, что инфаркта нет, боль утихла, давление нормализовалось. Но Спиваченко был непреклонен: только в больницу. Как сейчас говорят, нестабильная стенокардия. А от нее – один шаг до инфаркта. Или даже меньше, чем шаг.

Райкин подумал и нехотя согласился. Жена его, как он ее называл, Рома, собрала вещи и вручила мне сумочку с самым необходимым. От носилок Аркадий Исаакович отказался категорически, заявив, что чувствует себя хорошо, а спектакли предпочитает в театре, а не среди соседей. И пошел к машине на своих двоих. А ведь и вправду ожил, губы уже почти нормального цвета, на щеках намек на румянец какой-то появился.

Странное дело, я читал неоднократно, что сотрудники считали его эгоистичным тираном, который другим слова без разрешения не дает сказать. Карцева гнобил, со Жванецким ссорился. Власти его тоже не любили – даже выжили из ленинградского Театра миниатюр. После чего Райкин перебрался в Москву. Я присмотрелся к великому актеру. Да нет, вполне адекватный, добродушный… Или он только на работе такой? К жене как заботливо относится, на прощание поцеловал, напомнил, чтобы таблетки пить не забывала.

Капитонова уступила ему кресло, сама перебравшись назад, и мы, пока ехали, получили удовольствие от натурального спектакля, который наш пациент устроил для нас.

– Я, конечно, перед врачами в долгу. Когда у Ромочки инсульт случился, мы все возле нее сидели, выхаживали. И ведь восстановилась почти полностью, только речь…

Так вот почему она молчала всё время! У нее моторная афазия после инсульта.

– Интересное имя у вашей жены, – заметила Капитонова. – Необычное.

– Ах, вы про это. Нет, имя обычное, Руфь Марковна. Просто ее родители ждали мальчика, даже имя придумали. А когда родилась девочка, решили: не пропадать же добру, вот всю жизнь домашние и называют ее Рома. Так о чем я?.. Да, вот стало жене полегче, и решила она пойти на спектакль. Мой, конечно же. Премьера, полный зал, начали. Это еще в Ленинграде было. И вот я чувствую – плохо мне, сил нет, боли в сердце такие, что шевелиться не могу. Вызвали сотрудники «скорую», приехали они, вот как вы – укол сделали, чуть легче. И слышу я – публика волнуется, ждут, значит. А там же в зале – Рома сидит. И я прошу: дайте мне, дорогие, пять минут на сцену выйти, надо закончить начатое, жена, опять-таки. Ну, дали мне кислородом из подушки подышать и отпустили. Под честное слово. А я вышел – и полчаса еще играл. Врач за кулисами стоит, кулаком грозит, а выйти не может, – тихо засмеялся Райкин. – Кто же его пустит?

– Анекдот был на эту тему, только про музыкантов, – влез я.

Как же, весь вечер на сцене Панов. Но Райкин только вежливо поинтересовался:

– Рассказывайте.

– Выступает оркестр. Первая скрипка – всемирная знаменитость, играет просто великолепно! Вот только дирижер замечает, что солиста просто корчит всего… Антракт. Дирижер интересуется: «Что с вами такое, может, не нравится, как я дирижирую, или еще что?» Тот отвечает: «Нет, что вы! Вы прекрасный дирижер!» Вторая часть концерта. Все еще хуже – скрипачу так плохо, будто умирать собрался. После занавеса дирижер опять с вопросами: «Признайтесь, что с вами во время концерта происходит? Может, вы заболели?» Солист помялся, и говорит: «…Ну как бы объяснить вам… Знаете, я музыку с детства ненавижу!!!»

– Смешно, – оценил Райкин под улыбки коллег. – Только не для еврейских детей. Вы даже не представляете, на какие жертвы идут иногда родители, чтобы заставить ребенка играть на скрипке.

Смысл сказанного доходил до нас с Капитоновой секунд пять, потом мы одновременно засмеялись.

Признаюсь, я нарушил инструкцию, которая запрещает личные просьбы и вообще любое общение с пациентами вне служебных обязанностей. Попросил автограф. И я был не одинок. Вся бригада вместе со мной в нарушители записалась. Но мы никому не скажем. Вот в такие минуты начинаешь жалеть об отсутствии камер для селфи.

* * *

Странное дело эти ноябрьские снегопады. Все понимают, что растает, но дороги тщательно чистят. Особенно там, где ездит начальство. А так как это столица, то руководителей всяких здесь всегда было до… очень много, короче. И процесс некоторые из них контролируют лично. Не верят на слово исполнителям.

Мы выехали из ворот ЦКБ и по Маршала Тимошенко спокойно подкрадывались к Рублевке. Километров двадцать на спидометре. Никого не трогали, не мешали участникам дорожного движения, потому что кроме нас никого не было. Я расслабленно смотрел вперед через лобовое стекло. Вот к дорожной технике подъехала черная «Волга» и из нее вылез какой-то мужик, который сразу начал потрясать кулаками. Почти одновременно с ним автомобиль покинул водитель. Кто его знает, может, ноги размять, или покурить, к примеру. А вот…

– Мля-а-а-а! – протянул в восхищении наш водитель, до этого за целый день сказавший от силы слов десять.

Да уж, я готов к нему присоединиться. Ибо какой-то хрен на здоровенном тракторе подъехал к начальственной машине и, не замечая ее, продолжил движение. Что там, мелочь пузатая под днищем скрежещет? Да и ладно. Короче, тракторист вынырнул из дум, только когда заехал на капот «Волги». И остановился. Когда мы подъехали, он всё ещё сидел в своей кабине.

Начальник, конечно, обалдел. Он подошел, посмотрел на это чудо, развернулся и начал ритуальную боевую пляску вокруг поверженного средства передвижения. И правда, на чем его сейчас увезут? Как он продолжит переживать за уборку снега? Зато его водитель явил образец стойкости и спокойствия, стоял и курил, будто ничего и не произошло. Тут кто-то полез к трактористу и сразу замахал нам руками.

– Давайте поближе, – скомандовал Спиваченко.

– Сознание потерял! – крикнули нам.

А вот и уличный вызов. Как же я по ним соскучился в прилизанной кремлевской «скорой»!

Вытащили тракториста, спустили вниз. Да уж, на эту махину и здоровым пока залезешь… Посмотрели – живой, бледный только сильно, но шевелится немного.

Достали кардиограф, бросили электроды на конечности. Ёксель-моксель, вот это инфарктище! Да эту кардиограмму ни один двоечник ни с чем не спутает!

– Шестьдесят на двадцать, – сообщила измерявшая давление Капитонова.

Поздравляем, у вашего пациента кардиогенный шок. Спиваченко только глянул мельком на пленку и заступил на капитанский мостик.

– Промедол, лидокаин в мышцу! Разворачиваемся, назад в больницу! Цигель, цигель, товарищи!

Пока сдавали тракториста, заспорили. Спиваченко был уверен, что цигель – это «время» по-немецки. Этот вывод он сделал после просмотра знаменитой «Бриллиантовой руки», где Миронов отбивал Никулина от стамбульской «проститутки» цигелем, постукивая по часам. Какое же было удивление врача, когда я сообщил ему про отсебятину сценаристов, которые особо не заморачивались и придумали тарабарщину.

– Цигель – это вроде бы коза по-немецки, – вспомнила Капитонова.

– Нет, кирпич, – возразил я.

– Товарищи! – на нас укоризненно посмотрела дежурный врач, которая оформляла водителя. – Вам не стыдно? Тут пациент тяжелый, а вы развели!..

Докторша была молодая, явно недавно после института. Прямо как я. Спиваченко снисходительно улыбнулся:

– Смерть и жизнь в больнице ходят рядом. Привыкнете.

* * *

Утром я попытался историю со звонком Давида спустить на тормозах. Мол, ничего интересного не произошло, мелочи жизни, сейчас поеду и разберусь.

– Хреново у тебя, Панов, врать получается, – сказала Аня, наглаживая мне рубашку. – Глаза выдают. Так что есть над чем поработать. Мне Симка всё рассказала, про какую-то мафию и ловлю бандита.

Вот он весь цимес жизни с еврейками – все всё про всех знают.

– Если обо всем в курсе, то зачем спрашиваешь?

– Андрей, я боюсь, – вдруг всхлипнула девушка. – Ты мне можешь пообещать, что всё хорошо закончится?

– Могу. Но не буду. Слушай, мать, ты не забеременела часом? Что-то ты в последнее время какая-то эмоционально лабильная.

– Дурак, это я от счастья, – она вытерла щеку ладошкой. – Но я готова предпринять несколько попыток заполучить семенной материал. Возвращайся поскорее, ладно?

* * *

Мельник ждал меня у общаги. Вчера я и ему позвонил, предупредил. Возле его ног лежала сумка, которая глухо звякнула железяками, когда он бросил ее на заднее сиденье.

– Арматура? – спросил я, вспомнив Орел.

– Не, три монтировки. Ни один мент не прикопается.

Ну да, булыжник – оружие пролетариата, а монтировка – то же самое, только у советского водилы.

Следующий пункт нашей программы – товарищ Ашхацава, простой советский князь. Кстати, это обстоятельство своей семейной истории он тщательно оберегал от любых посягательств. Хочешь подраться с Давидом – сначала скажи, что в их краях князем считался всякий, кто владел тремя овцами, а потом добавь, что княжеская фамилия покупалась за одного барашка и он у меня даже есть – не поможешь договориться? Готово, спарринг-партнер с красными как у быка глазами ждет вас. Как по мне, дурь несусветная.

Давид с Мельником полезли на заднее сиденье. Ибо четвертый член нашего коллектива, сержант милиции Дима, в гражданском плаще поверх формы, уже приплясывает на перекрестке.

Место встречи у нас было очень, мягко говоря, экзотическим. И знакомым. Я же здесь на вызове был, в этой деревне, когда бомжиха сгорела. Лакоба в компании с двумя «коллегами», приехал после нас, на скромной «шестерке» белого цвета. Как рассказывала мне Шишкина, таких на всю Москву – десятка три, не больше. Ну, ей на эксклюзиве, хоть и принадлежащем папе, ездить было приятнее. Поэтому я осторожно повышу количество белых «жигулей» шестой модели до сотни на город.

Возле нас вор только притормозил, махнул рукой «давай за мной» и двинулся дальше. Остановился неподалеку от какой-то халупы с перекосившимся заборчиком и окнами, в которых стекла местами были заменены полиэтиленовой пленкой и фанеркой. Бомжатня, короче. Я даже представляю, чем там внутри воняет.

Мы выбрались из машины и подошли к абхазам. Один Дима остался внутри. Его время еще не наступило.

– Ну вот, доктор, получай, – картинно взмахнув рукой, показал на домик Лакоба. – Там твой Ампула.

Н-да… Методы конспирации тут неуместны.

– Спасибо, конечно, но стоило ли тратить свое время?

– Моё время, что хочу, то и делаю, – холодно ответил Юрий. – К тому же ты давал обещание, хочу посмотреть, хозяин ли ты своим словам.

– И сколько их внутри? – спросил я.

– Не знаю. Главное, что твой человек – там. Подарок от меня. Забирай, – и улыбнулся. Не то что я пипец какой бесстрашный, но мне от этой улыбки стало немного не по себе. Так, блин, крокодилы ухмыляются, когда тебя сожрать собираются. Но мы же на одной стороне, да?

И что же делать? Если дружков Ампулы много – предстоит махач. Или даже перестрелка – ружье то зэк на месте преступления не оставил. Теперь понимаю Лакобу. Ему подвалило внеплановое развлечение – вот и вписался глянуть, чем все кончится. Если что не так – по газам и только его видели.

Я вернулся к парням, спросил, что будем делать.

– Давай выкурим их оттуда. Все выскочат, – предложил Мельник.

– Чем? – поинтересовался я.

– Да ну, фигня, сейчас, – он повернулся и позвал какого-то пацаненка, взирающего на бесплатное шоу: – Иди сюда, не бойся!

– Никто и не боится, – заявил абориген, останавливаясь шагах в трех от нас.

– Рубль хочешь?

– Ну.

– Принеси мне линейку для дымовухи. И газету.

– Трояк, – нагло вякнул пионер.

– Неси уже, а то других позову.

А я и забыл про такое. Понятно, для меня это триста лет назад было. А для Витька – почти вчера.

Гимназер примчался с рекордной для себя скоростью и протянул оранжевую линейку и расческу, а также пожелтевший от старости номер «Московской правды». Получив железный кругляш с профилем вездесущего Ильича, он занял привычное место в «партере». Я, помявшись, спросил у него:

– Малой, а кто здесь обитает? – и кивнул на халупу.

– А, алкашня, – презрительно сплюнул абориген. – Тут не жил никто, так они вселились. Спалят когда-нибудь дом к хренам по пьяни, – явно процитировал он кого-то. – Двое, если в гостях никого нет.

Мельник тем временем разломал линейку и расческу, завернул в кусок газеты и поджег. Бросив сверток на землю, потушил огонь каблуком. Но ничего не произошло.

– Слишком быстро, – мотнул он головой.

– Неправильно ты, дядя, делаешь. Дай спички, – протянул руку пацаненок.

Судя по всему, местный писчебумажный магаз план по продаже линеек из специальной сильнодымящей пластмассы выполнял на много сотен процентов. Потому что местный виртуоз сделал всё с первой спички. Резко завоняло органической химией и детством. Витек ткнул монтировкой в стекло и бросил интенсивно дымящийся сверток внутрь.

– Сейчас побегут, – пообещал он, выдавая нам с Давидом холодное в прямом смысле этого слова оружие.

Матерящиеся бомжи выскочили через минуту. Кстати, уже готовые к миграции в неизвестном направлении – одеты, хоть и крайне небрежно, обуты, с сумарями. Привычные. Наверное, подумали, что их местные решили выкурить.

Ни один из них на фото Ампулы похож не был.

– А Васька где? – спросил я.

– Там, – махнул рукой в направлении дома один из синяков, покачиваясь. – Сейчас будет.

– Ну так быстро урвали отсюда, что стоим?! – рявкнул Мельник и ускорил стоявшего поближе пинком под зад.

Дважды повторять не пришлось. Наверное, Ампула был не самым классным собутыльником. Товарищи ждать его не стали и быстренько помчались дальше по улице. Ничего, Олимпиада прошла, гайки закручивают чуть меньше, найдут, где зимовать.

Кашляющий Васька выскочил еще через минуту. Ношеное драповое пальтишко, похожее на те, которые выдают учащимся всяких ПТУ, он держал в руке. Через прореху на рукаве мелькнул криво наколотый червовый туз. Даже моих скромных познаний хватило, чтобы понять – сладкой его отсидка не будет. На зоне и так трудно, а опущенным – во много раз хуже. Но мне его не жалко.

– Ну что, давай, чего ждешь? Он твой, – подал голос молчавший до сих пор Лакоба.

Кстати, пионер, усмотрев абхазцев, сдриснул. Умный парень, значит, понял, что лучше ничего не видеть.

И тут я остановился. Вот пока искал этого урода – зла не хватало. Удавил бы. А сейчас смотрю – и не знаю, что с ним сделать. Тщедушный, с пропитым лицом, заросшим клочковатой щетиной с густой примесью седины. Грязный, оборванный, стоял этот Вася на карачках, пытаясь выхаркать легкие. А я чувствовал, как кураж уходит. Начинаются вопросы. Упустил время, долго думал. Обычная беда русской интеллигенции. Которая, как мы знаем благодаря Владимиру Ильичу – не мозг нации, а да, то самое коричневое, что тут по двору разбросано.

– Пан, не стой, – прошипел мне в ухо Витек. – Авторитет теряем!

Я поднял монтировку, выдохнул и со всей дури врезал по руке Ампулы. Тонкий заячий визг ударил в уши. Зэк перевернулся на спину, и я стукнул по ноге. Хороший такой хруст, надежный. Визг усилился. И что это?! Наваждение и ступор ушли. Я снова увидел упавшую на грязный пол Лену, прижимающую руки к животу, перевернутый скоропомощный ящик с дырками от дроби, будто рядом стоял. Наверное, что-то такое появилось во мне, и Мельник придержал меня за руку.

– Пан, только не насмерть!

– Всё, все, – сказал я и отошел в сторону.

Увидел, как Витек поднимает с земли выроненную монтировку, и повернулся к Лакобе. Он коротко кивнул и пошел к своей машине. Оба сопровождающих его помощника нырнули следом за ним в нутро «шестерки», и через минуту мы остались одни.

– Давай, Дима, твой выход, – сказал Мельник. – Орден дадут, наверное.

– Ага, деревянную медаль, – огрызнулся Дима. – Хотя особо опасный рецидивист, вышка светит, может, премию выпишут. Есть в этой жопе мира поссовет какой-нибудь? Позвонить откуда?

– Сейчас подвезем, – сказал я. – Тут недалеко. Этот не убежит?

– На одной ноге-то?

– А показания? Нас он не заложит? – я запоздало сообразил, что лица мы не закрывали.

– Думаешь, его спрашивать будут? Это же надо другое дело возбуждать, о причинении телесных повреждений гражданину. Спишут на дружбанов его, или Вася признается, что упал с печки пять раз. Не переживай, я договорюсь. Забудьте.

Мы высадили Диму у здания местной милиции и поехали дальше, к цивилизации. В зеркале заднего вида я увидел бледного и серьезного Давида, подмигнул ему. И вдруг тошнотный комок подкатил к горлу, и я еле успел затормозить. Выскочил из машины, и меня начало рвать без остановки.

– Всё нормально, – похлопал меня по плечу Мельник, когда мой организм устал искать, что бы еще из себя исторгнуть. – У всех бывает. На вот, – и он подал мне простую армейскую фляжку в зеленом матерчатом чехле.

Я сделал большой глоток, и внезапно водка полетела по пищеводу. Ба-ам! Есть касание. Я прислушался к себе. Пойдет ли обратно? Нет, лебедем влетела.

– Закусить? – Давид протянул мне мандаринку.

– Блин, я же за рулем!

– Так поехали быстрее, пока выхлопа нет еще, – Мельник отобрал у меня фляжку, приложился сам.

Глава 4

– Ты бухал?!

Конечно, Анечка запалила мой выхлоп. Сразу как я вошел домой. И тут я резко осознал свою ошибку. Девушка к моему приходу оделась секси. Чулочки, кружевные трусики, лифчик в тон. Всё самое лучшее с берегов Цюрихского озера! Готовилась! На предмет семенного материала. Я почувствовал себя свиньей. Водка ударила в голову, да еще ботинки, заляпанные грязью, – в Москве началась оттепель, снег превратился в кашу.

– Было такое. Прости, солнце, – я устало опустился на кушетку, закрыл глаза. В ушах стоял хруст костей. Так, собраться. Я не тряпка, в девяностые на «скорой» видел и не такое. В реальность меня вернула Аня, которая, стоя на коленях, снимала с меня ботинки. Тут во мне что-то окончательно перевернулось.

– Азимова, Азимова… – я глубоко вздохнул. – Так себе фамилия.

– Чем она тебе плоха? – спросила Аня.

– Тем, что не Панова.

Девушка подняла на меня глаза, открыла ротик.

– Ты… ты вот так делаешь мне предложение?! Это шутка такая?

– Ага. Грязный, выпивший. И вот типа кольца, – я достал мандаринку Давида. – Аня, я тебя полюбил так, что вот говорю эти слова, а сердце из груди выпрыгивает, – я взял ладонь Азимовой, приложил к четвертому межреберью слева. Ну, может, к пятому. – Хочу, чтобы ты стала моей женой!

Из глаз Ани брызнули слезы. Она на автомате взяла мандаринку, прижалась щекой ко мне.

– Дурак ты, Панов. Пить тебе тоже нельзя, а то выдаешь в эфир всякую ерундистику. Давай мойся и спать. Или поешь?

– Это означает да?

– Да!

– Нужно будет выпить на ночь два литра воды, чтоб с утра была цела голова, – произнес я речитативом, ибо про просьбу не петь помнил хорошо.

– Панов, у тебя просто невероятное количество талантов делать что-то плохо. Вот стихосложение к ним только что добавилось. Иди уже в ванную, пьянчужка.

– Зато я хороший любовник, – решил я оставить последнее слово за собой. – А каким буду мужем… мммм…

– Кто тебе хоть это сказал? – рассмеялась Аня. – Твое отражение в зеркале?

Ничего, женщина. Вот протрезвею – и ты много раз пожалеешь о своих словах!

* * *

Все прогрессивное человечество собирается отмечать годовщину Октября, ходит на демонстрации, а я, даже не дождавшись прибытия любимых родственников, набрал в магазине апельсинов и поехал проведывать болящих. В реанимацию к Томилиной по-прежнему не пускали, зато встретился и зацепился языками с родителями Лены. Они уже знали про поимку преступника, где-то просочился слух о переломанных руках-ногах. На меня смотрели с подозрением и толикой уважения. Говорили уже вполне приятственно, я предупредил Клавдию Архиповну насчет «Бурденко», оставил контакты.

После Склифа поехал через весь город в челюстно-лицевой госпиталь для инвалидов Отечественной войны. К Костику меня пустили, только халат заставили нацепить.

– Андрей! Панов! – афганец мне был искренне рад, полез обниматься.

– Стоп, стоп, – я попытался уклониться, но не вышло. – Я же с улицы, с бациллами!

– Да у меня все зажило! – Костя снял маску, показал себя, красавца. Пара поперечных шрамов вдоль челюсти и скулы, поджившие, розовенькие.

– Красавелла! – одобрил я, передавая апельсины. – Когда выписывают?

– На днях. Я уже тут как дома, обжился, со всеми познакомился.

Мы вышли в коридор, Костик по-свойски подмигнул какой-то фигуристой санитарке.

– Чего только не насмотрелся. Лежал с парнем – у него шрам на всю голову и по лбу. Лысый, ну то есть обритый… Мы его Копилкой звали.

Афганец засмеялся.

– А еще подружился с десантником из Рязани. Ему полпятки под Кандагаром отстрелили. Тоже с гнилью на лице лежит.

– Небось Ахиллесом нарекли? – пошутил я.

– Точно! Как догадался?

– Костя, я на «скорой» несколько лет отпахал. Кого только не видел. И «Неронов», которые пьяными заснули с сигаретой, Паша-Застрелю – мужик пьяный в сугробе заснул, пальцы отморозил, ему ампутировали все, кроме указательных. А еще был Колян-Штопор. Это вообще история…

Вокруг нас собрались несколько пациентов, начали похохатывать.

– …Этот Колян решил девушку свою впечатлить. Засунул член в винную бутылку. А вынуть не смог – пришлось к врачам ехать. Ну и все, кличка на всю жизнь.

Костику и Ко я не стал рассказывать, как в девяностые вытаскивал из перевернутой и помятой машины одного армянина. Ему железкой череп по кругу вскрыло – почти трепанация. К удивлению, выжил. Даже разыскал поблагодарить. Сказал, посмеиваясь, что теперь его называют Ашот-Кабриолет.

Уже в палате я поинтересовался дальнейшими жизненными планами Костика. Они были незамысловаты. Переехать в Москву, пойти куда-нибудь работать. Да вот хотя бы к Мельнику или Димону в милицию. «Пацаны классно устроились, а ты так вообще орел из Орла!»

– Тут медом не намазано, – пожал плечами я. – Москва слезам не верит.

– А что? Общагу дают, к погонам я уже привычный. Ну ать-два, ладно, годик потерплю в школе или как там ее называют?

– Ладно, держи краба, – я протянул ладонь. – Как устроишься, набери мне. Мельник даст номер. Может, придумаю что-нибудь получше ментовки.

Мы поручкались, и я поехал домой – забирать Аню. Тесть с тещей приглашали к себе отметить праздник, но это, видимо, завтра. Заодно и руки попрошу. Так сказать официально. Но сначала надо подготовиться.

А еще перед этим встретить мать Панова. Потому что ну совсем не по-сыновнему получится, если она с Федей будет в метро ехать.

Дурдом возле Курского вокзала не прекращался никогда. Похоже, в этом месте самое средоточие процесса. Толпы у касс, натуральный табор в залах ожидания и на перронах, дембеля, цыгане и просто пьяные – всё это создает атмосферу уникального места. Впрочем, на Комсомольской площади у трех вокзалов, наверное, то же самое.

Припарковаться получилось не очень близко, пошел пешком. Праздник, да. Все усиленно бросились куда-то ехать. Нет бы дома сидели, телевизор смотрели. А так – пассажиры, грузчики, железнодорожники. Бесят просто. А тут еще перепутали перроны, и поезд пришел не на ту платформу.

Короче, я нервничал. Вот сколько раз говорил себе, что это совсем чужая мне женщина, нет у меня перед ней никаких обязательств и всё остальное. И вот сейчас я снова чувствую вину. Да, я ничего с ее сыном не сделал. Но ведь он пропал! Нет его – даже кусочка памяти не осталось. Так что буду тащить этот крест. В конце концов язык не отсохнет позвонить раз в неделю и поговорить о каких-то мелочах. И пусть она со своим Федей будет счастлива.

Аня, конечно, молодец. Встретила будущую свекровь на высшем уровне. Лучше и не придумать. Как будто тысячу раз виделись уже – вот вам тапочки, а там ванная, поможете мне с завтраком? Короче, пока мы с Федей сидели и пялились в спасительный экран телевизора, Аня Панову-старшую всячески охмуряла. Судя по довольным женским улыбкам, вполне успешно. Хотя кто ж их разберет? Они вот с таким благостным выражением лица и стрихнин тебе в суп подсыпать будут. Или твоим врагам, это уж как повезет.

– Еврейка? – внезапно поинтересовался Федя.

– С какой целью интересуетесь? – я решил не ввязываться в возможный спор. Но не тут-то было.

– Ты смотри, Андрей, нация такая, гнилая. Своим там, хоть обрежься на двадцать сантиметров, – не станешь.

– Что это за разговор? – возмутился я. – Может, Протоколы сионских мудрецов еще почитаем вслух?

– Я тебе дело говорю! Ты слушай старших. Я пожил, посмотрел это племя кочевое…

– Это не дело, туфта полная. Можете взять БСЭ и поинтересоваться, сколько евреев получило звезду Героя, защищая Союз.

– И где сейчас эти герои? – фыркнул Федя. – Валят в свой Израиль, к ОВИРу подойти нельзя – очередь за полквартала!

– А вы не задумывались, почему валят отсюда, а не сюда? Да и куда едут? В воюющую страну! Знаете, что там всех молодых первым делом заставляют?

– Есть мацу?

– Тьфу! Служить в армии! Причем и парней, и девок.

– Точно?

– Точно!

Федя крепко так задумался. Тема армии ему была близка, и похоже, в таком ключе он Израиль не рассматривал.

Воспользовавшись паузой, я перевел разговор на бытовые темы. Как здоровье, что делает… Из военкомата мужу матери пришлось уйти – после избиения мучили головные боли. Теперь с какими-то пацанами занимается. Патриотический клуб «Витязь». Собираются летом раскопки проводить, погибших искать.

Семейный прием пищи, к моему удивлению, проходил безо всяких проблем, гладко и чинно. Федя оценил стряпню Ани, матери подруга так и вовсе понравилась – улыбалась ей искренне и часто.

А я сидел и думал о своем. После того, неожиданного даже для меня, предложения Аня на эту тему не говорила. Ждала чего-то? Не знаю. Но для себя я всё решил. Понял – она лучшее, что может быть в этой жизни. Мой приз. Покруче вожделенной Нобелевки. С ней просто больше ничего не хотелось.

– Мы сегодня вечером к Аниным родителям идем, – сказал я. – Может, позвонить, предупредить, что и мои тоже будут?

– Так уже, пока ты ездил, обо всем договорились, – сказала Аня. И это предусмотрела, надо же!

– Замечательно. Слушай, мне придется отъехать ненадолго, скоро вернусь.

И ведь даже ничего не спросила!

* * *

На помолвку советские люди ничего серьезного не дарят. Не насмотрелись еще кино, и помолвочные кольца не в моде. Да большинство населения такие веяния вряд ли воспримут – другие проблемы. Тут, оказывается, есть целый бизнес на специальных талонах из загса. Хитроумные молодые люди идут, подают заявление о желании создать семью, получают бумагу, по которой они могут закупить продукты, алкоголь, кое-какую одежду и кольца. А потом они говорят, что передумали. Но дефициты куплены. И пара идет подавать заявление в другой загс. И повторяют аферу. Блин, представляете, ради того, чтобы купить обычные обручальные кольца и какую-то хрень, приходится идти на всяческие ухищрения.

А я захотел красоты. Вот чтобы как в кино. Не знаю даже почему. Никогда не тянуло меня на вот эти внешние проявления чувств. И женились мы просто в моей прошлой жизни – зашли в загс с друзьями после работы, расписались. Вот и вся свадьба.

Мне срочно надо было купить это кольцо. Вот прямо зудело. Но… Быстрые поиски в ювелирных магазинах показали, что выбор в них, мягко говоря, невелик. Какой же дебил я был в Цюрихе! Ведь всё было: и деньги, и возможность. Голова только не включилась ни разу. Потому что свечной заводик купил, а в ювелирный магазин зайти ума не хватило. Хотя рекламный лозунг про лучших друзей девушек я в витрине видел.

Что теперь жалеть? Есть у меня одна знакомая, которая в ювелирке понимает на самом высоком уровне. Но к ней обращаться не стоит. Ибо пасут ее не по-детски, а после истории с Буряце – и того сильнее. Да и стрёмно мне у нее просить что-то – в один миг узнают и те, кому положено, и кому наоборот. Я даже представил себе: звоню я такой, Галя прямо радуется одному моему существованию, говорит, давай, Андрюша, подъезжай к Кутузовскому. И на глазах у хлопчиков из «девятки» садится ко мне в машину, узнает, что я решил жениться, вспоминает историю с Кио, пускает обильную алкогольную слезу и бежит домой, чтобы вытащить из-под подушки что-нибудь с рубином. Или изумрудом. Выносит и говорит: «На, дорогой мой человек, это мой подарок вам на свадьбу». А на следующий день меня вызывают в первый отдел и устраивают акт незапланированной любви.

А так всё хорошо складывалось в мечтах! Останусь без работы, пойду сценаристом, сериалы писать. «Любовь в Кремле». Или «Смерть под Спасской башней». Буду иметь успех. Наверное.

Звонок другу всё же совершить придется, иначе для чего я уезжал из дома? Юрий Геннадьевич оказался на месте. Как всегда, впрочем. Когда бы я ни звонил ему, всегда брал трубку. Я даже начал подозревать его во владении аппаратурой сотовой связи. Или вот этих ящиков на половину салона машины. Как они называются? «Ангара» или «Байкал»? Не важно. Главное, что откликнулся и даже проникся.

– Вот прямо сегодня надо? – уточнил он просьбу помочь с достойным кольцом. – Ну приезжайте, скажем, к Хорошевскому мосту минут через тридцать.

Вот и хорошо, сейчас даст мне пропуск в какой-нибудь супер-пупермагазин, и я решу свою проблему. За такое можно три раза в месяц выслушивать рассказы об одышке и кашле одного нудноватого деда. Может, заодно к празднику пакетик с дефицитными харчами подгонит? Под заветным названием «заказ»! Было бы весьма приятственно. Будет чем побаловать всех причастных.

Но сусловский куратор, видимо, решил ко всему хорошему еще и воспитательной работой заняться. Ибо задал вопрос в продолжение нашего прошлого разговора.

– Внезапно вспомнили, что у дамы день рождения? Или успели провиниться?

– Собираюсь предложение делать, – я увиливать не стал, один хрен узнают.

– Андрей, я ведь вам говорил… Опасное это дело. Неизвестно чем обернется.

– То же самое можно сказать о любом поступке человека. Никто не в состоянии предугадать все последствия. И я не пойму, чем вам так не угодила моя потенциальная жена? Мало ли евреев в правительстве? В научной среде? А среди физиков-ядерщиков русских, как мне кажется, и вовсе меньшинство. Может, жена-еврейка будет той самой песчинкой, что сможет склонить мнение Нобелевского комитета по медицине на нашу сторону, а?

Тут я не выдержал и засмеялся. Это разрядило обстановку.

– Далеко вы заглядываете, однако, – хмыкнул Юрий Геннадьевич. – Ну если с такой точки зрения…

– В Цюрихе многие говорили об этом как о деле решенном. Солк лично обещал подать нас с Морозовым! Понятно, что не в этом году дадут, и не в следующем. Но спустя лет пять – очень вероятно.

– Ладно, будем считать это вкладом в будущее, – куратор вытащил пачку фиолетовых четвертных, протянул мне талон в Ювелирторг. – Это на весь восемьдесят второй год. Больше поступлений не будет.

– Я все понимаю.

– А вот задачи будут. Мне нужно знать, что говорят о Райкине в ЦКБ и вообще об обстановке вокруг него.

– Для чего?

– Андрей! – Юрий Геннадьевич нахмурился. – Не стоит задавать лишних вопросов.

Потом куратор смягчился.

– Ладно, в первый и последний раз. Театр Райкина хотят отправить на международные гастроли. Но с ним лично есть трудности. Михаил Андреевич хочет разобраться в вопросе.

Ага, запретить и не пущать. Ладно, молчание – золото.

Я покивал, пообещал все разузнать, мы пожали друг другу руки и разошлись как в море корабли.

А заказик к годовщине Октября мне достался. Три увесистых пакета, издающие будоражащие воображение бульканье, позвякивание и шелест, громоздились на заднем сиденье.

* * *

Вечером погрузились в машину и поехали к Азимовым. Там только не хватало духового оркестра и группы пионеров с цветами. Впрочем, букет у нас был, я умудрился купить хризантемы. Это вам не гвоздички убогие, настоящий цветок, до Нового года стоять будет, только воду менять надо! Конец рекламного объявления от торговца с рынка.

Естественно, и из заказа тоже кое-что взято было. Под неодобрительные потаенные вздохи Феди, почему-то решившего, что и он тоже хозяин всех привезенных мной плюшек, Аня консультировалась с мамой, что еще подвезти к столу. Пришлось развлекать его пересказом фильма «Мюнхен». Под конец муж матери, к арабам относящийся как к натуральным дармоедам, спросил, сколько же осталось целей. Услышав, что три, он удовлетворенно кивнул. Но тут же бросил взгляд на немалую сумку, которую мы собирали Азимовым. Пришлось вспоминать о поисках и похищении Эйхмана. Это ему вообще на «ура» зашло. Я даже начал опасаться, что он приступит к поиску еврейских корней с целью совершить алию и на месте завербоваться в Моссад. Шутка, конечно, но я вроде обезопасил наши посиделки от косых взглядов и антисемитских прибауток.

* * *

Стол по лучшим советским традициям слегка прогибался под закусками. Что не помешало дамам уже втроем пойти что-то еще срочно дорезать и добавлять. Мы же мужской компанией расположились в креслах, и Азимов на правах хозяина начал кормить нас байками из жизни физиков, из которых можно было сделать вывод, что цирк сильно проигрывает ученым в части зрелищности.

Я от спиртного отказался, спрятавшись за рулем. А Азимов с Федей по сотке накатили, прикрываясь «тренировкой организма». Короче, глаза заблестели, языки развязались. Отлично всё пошло. Ничего не предвещало, как говорится. И потому свершившееся стало полным сюрпризом для собравшихся.

Я дождался третьего по счету тоста, сокращенно названного Федей ЗПЗД, что в переводе на непитейный значит «За присутствующих здесь дам», и я решил, что пора. Пока дело не дошло до песняка и раздела коллектива на обсуждающие что-то свое мелкие группки. А ведь есть еще угроза показа семейного альбома! Вот тогда точно опоздаю. Так что я встал и попросил подождать, ибо имею дополнение.

– Алаверды, значит, – сказал Федя, с опаской глянувший на меня. – Ну давай.

– Уважаемые собравшиеся, – я поднял фужер с яблочным соком, – именно сегодня я хотел бы просить Аню выйти за меня.

Тут я решил выпендриться и встать на колено. Но чуток не рассчитал и попал ногой под буфет. В ужасно неудобном для себя положении я всё же вытащил из кармана кольцо и подал его подруге. До чего же быстро у человека может меняться цвет лица. Какая-то странная вегетативная реакция.

– Я согласна, – наконец сказала она. – Давай помогу тебе выбраться, пока мебель рушиться не начала.

Остальные же изображали любительский театральный кружок на репетиции знаменитой немой сцены из финала «Ревизора». Первым отмер Азимов-папа.

– Ну, раз такое дело, тост меняется. За ответственные решения. Даночка, дорогая, посмотри, что там с субботами в ноябре следующего года.

Дана Борисовна, ничуть не удивившись, притащила перекидной календарь, нашла нужную страницу.

– Шестое, три…

– Всё, дальше не надо. Предлагаю свадьбу сыграть шестого ноября. Потом просто тринадцатое, сами слышали.

– А что так долго-то? – спросила Панова недоуменно.

– А просто за год они определятся, надо это им, или так, чисто для постели, – разъяснил Азимов. – К тому же проблем с распределением у Андрея, как я понимаю, нет, и спешить не надо.

– А если… ну… – не сдавалась моя сторона.

– Вот если ну, тогда и будем думать. Сейчас же еще не?.. – посмотрел он на нас.

Я к тому моменту освободил ногу из заточения, оставив в жертву буфету тапок, за которым планировал вернуться чуть позже. Аня мотнула головой, отрицая любой намек на беременность.

– Выпить сначала надо, а потом такие мелочи обсасывать, – влез Федя. И это оказалось самым мудрым решением.

И все выпили. И еще раз, потому что событие такое не каждый день случается. И в третий – для закрепления результата.

В принципе, я был не против. Поживем так, потом и свадьба. Главное, что Аня согласна, а штампик в паспорте – полная ерунда, для большей уверенности подруги. Если, конечно, не придется в гостинице селиться или передачки в тюрьму таскать. Остальные случаи потерпят.

Собственно, на этом культурную программу можно и сворачивать. Но не тут-то было. То есть о главном событии поговорили, подробности обсудили. Дана Борисовна даже произнесла слово «приданое», и мне стало немного не по себе, когда я представил стопки тарелок и тюки с постельным бельем.

Дошла очередь и до семейных альбомов. Мамы с примкнувшим к ним Федей и захваченной в плен Аней умилялись визуальной части летописи семьи Азимовых, не забывая время от времени прихлебывать из хрустальных фужеров шампанское. Меня же Азимов-старший увлек на кухню.

– Слушай, дело есть. Тут один мужик с работы гараж продает. Кирпичный, с погребом, всё обустроено. И от метро недалеко, ехать даже не придется. Мечта, короче! Не хочешь себе взять?

Я задумался. Конечно, машина под окнами – дело замечательное. Но случаи, когда темной ночью автомобили «разували», и утром вместо колес владельцы обнаруживали стопки кирпичей, всё же бывали. Не говоря уж о «дворниках», снимать которые стало уже рефлексом у каждого советского автовладельца. А ведь впереди девяностые. Там и вовсе тачку страшно будет оставлять на улице.

– Предложение заманчивое… А цена вопроса?

– Я спрошу, но ты не переживай, если надо, мы добавим.

Азимов усмехнулся, подмигнул.

– Есть деньги пока, – махнул я рукой и потянулся к бутерброду с бужениной. Стипухи и зарплаты на «скорой» хватало.

– Не о том думаешь, – назидательно произнес Александр Иосифович. – Сейчас к тебе внимание будет очень пристальное. Представляешь, сколько народу ты от кормушки оттеснил? Я, конечно, ваших медицинских заморочек не знаю, но вряд ли там от наших сильно отличается. Мало того что вы под сомнение чьи-то теории поставили, так еще и проводите масштабные исследования. Значит, кто-то средств не получил, их тему задвинули. И это не какие-то аспиранты, а натуральные динозавры. Хвостом махнет – и нет тебя. Доносы, анонимки…

– Да предупреждали уже о подобном, – вспомнил я внушение от Юрия Геннадьевича.

– Вот! – продемонстрировал указательный палец Азимов. – Умные люди! Наверное, и про Анюту тоже советовали?

– А как же, – не стал я скрывать. – Но сами видите, к чему это привело.

– Вижу, – вздохнул мой почти тесть. – Но я почему говорю это? В какой-то момент люди начнут считать твои деньги. Любимое занятие многих. А ты студент и фельдшер на «скорой». Мама твоя тоже не министр. Если про взнос на квартиру еще можно придумать многолетними накоплениями, – хитро улыбнулся он, – и с трудом, но впихнуть в это машину… То потом начинаются вопросы…

– И тут появляетесь вы…

– Да, родители твоей невесты, радуясь, что сумели сбагрить какому-то наивному гою свою дочурку, дали в долг навсегда необходимую сумму, – с мощным местечковым акцентом произнес Азимов. – Так я спрошу за гараж?

– Чтобы простой русский парень да отказался облапошить евреев? – поддержал я шутку. – Дайте две! Спрашивайте, конечно.

* * *

Мы всё же добрались домой, и теперь я сидел на кухне, гладил Кузьму и наблюдал, как моя невеста время от времени предпринимает попытки навсегда зафиксировать в памяти образ подаренного кольца. Иначе зачем она крутит его на пальце и рассматривает со всех сторон? Да и чем еще заниматься в ожидании очереди в ванную? Зазвонил телефон, и Аня оторвалась от созерцания малюсенького, но всё же бриллианта. Хорошо, когда есть свой секретарь, можно не переставать гладить кота.

– Алло, – сказала она, послушала ответ и почему-то продолжила на буржуинском: – Wait a minute, please.

Это заставило насторожиться. Вряд ли ей звонит старая училка английского, чтобы проверить домашнее задание. И правда, трубку Аня протягивала мне.

– Алло, – ответил я и услышал голос своего подчиненного, главы «Ферринга» товарища Паульсена. Он прибыл для выполнения своих служебных обязанностей в Москву. Почему перед выходными? Так совместить приятное с полезным. Хорошо иногда побыть простым туристом.

Глава 5

Договорившись о встрече с Паульсеном вечером следующего дня в «Праге», я отправился на работу. Аня взяла на себя почетную обязанность поводить по Первопрестольной родственников (в первую очередь, наше «всё» – ГУМ и ЦУМ), а у меня, увы, дневная смена. Можно было бы и ее перенести, но я уже просил Дыбу «подвигаться» – не хотелось опять одалживаться.

Придя на работу, неожиданно нос к носу столкнулся с Шишкиным.

– Николай Евгеньевич? Какими судьбами?

– Вот, вызывали на консультацию, – кардиолог пожал мне руку, завязал шарф, достал шапку из рукава пальто.

– Дайте догадаюсь. Брежнева у нас тут нет, Суслова тоже. К кому могли дернуть в праздники… хмм… – я сделал несколько пассов руками, намекая на причастность к высшим эзотерическим силам. – Уж не к Райкину ли?

Шишкин подозрительно прищурился:

– Откуда знаешь?

– Так мы его и госпитализировали.

Врач передумал, размотал шарф, подхватил меня под локоток:

– Ну-ка пойдем в кафетерий, чайку тяпнем.

Я посмотрел на часы – время до смены еще было.

– Ну пойдемте.

Сели за дальним столом, подальше ото всех. Шишкин попытал меня насчет госпитализации, потом вздохнул, тихо произнес:

– Только между нами, Андрей…

– Ага, по-родственному.

– Плохая шутка!

– Ваша дочка сама связалась с Труновым. Я узнал все уже постфактум.

– Знаю, – Шишкин тяжело вздохнул. – Не нравится мне этот Трунов. Хитросделанный очень.

– Да, Панов был получше, – покивал я, улыбаясь. – Ладно, что там с Райкиным?

– Сердечко у него изношенное, но пока еще побегает. Ему нервничать категорически нельзя. Любой стресс провоцирует гипертонический криз, аритмию, а это, сам понимаешь, здоровья не добавляет.

– Актер же, – пожал я плечами. – Он как на сцену выходит, тахикардия гарантирована.

– Райкин уже привычный, – махнул рукой Шишкин. – Это вряд ли. Тут дело в другом. Плохие слухи про него распространяют постоянно. Дескать, в гробу матери пытался вывезти золото и бриллианты в Израиль.

Тут я, конечно, обалдел.

– Он мать в Израиле хоронил?

– Такова была ее последняя воля.

– У нас же нет дипотношений с ними…

– Это у нас нет, а у него есть. Он же всемирно известный актер…

Шишкин покачал ложкой в стакане, повздыхал.

– Анонимка на него пришла новая. Мол, с Ефремовым, Табаковым и Евтушенко подпольный журнал издают. Для творческой элиты. Дело на контроле в КГБ и ЦК.

– Бред какой-то… Таким людям эти журналы до лампочки. Молодежь балуется, да агенты западные всякие.

– Вот и я удивляюсь. – Шишкин понизил голос: – Ходят… хмм… слухи, что дело тут не в анонимке. Это следствие. Зарвался Аркадий Исаакович. Поставил спектакль с цитатами из Ленина.

– Так что в этом плохого? – еще больше удивился я. – На руках должны носить.

– А там с критикой советского строя. Устами Владимира Ильича. На каждый наш порок общественный – цитата из основоположников. Дескать, они тоже бичевали, и мы будем. И не подкопаешься. Не запрещать же Ленина… Скандал! Вот и решили его добить с другой стороны, здоровье у него так себе…

– Может, вы как-то поспособствуете, чтобы его в ЦКБ подольше подержали, подлечили? А там, может, само собой все уймется.

– Тоже об этом думаю, – покивал профессор. – Кстати, лекарство это, что ты нашел…

– Каптоприл? Привезли?

– Уже попробовал на нескольких пациентах. Сейчас материальчик соберем, статью напишем. Отличный результат показывает, давление стабилизирует – сказка просто. С меня бутылка!

Вот она, цена внедрения хорошего препарата: коньяк и какая-то закуска. Ну, и ушедшая невеста бонусом.

* * *

Первый вызов на «кровотечение из руки». Кстати, опять я попал к доктору Спиваченко с неугомонной Капитоновой на пару. Не туда пошла девчонка работать. Ей надо было в журналисты идти, интервью брать. Всё узнала бы у звезд. Естественно, сегодня с утра допрашивали меня. Конечно же про Швейцарию. От пограничного контроля в аэропорту до цен на всё. Включая недвижимость. А откуда мне это знать? Я там даже на общественном транспорте ни разу не катался.

А ехать далеко получилось. Когда сначала доктор сообщил, что за город, в какой-то Ранис, я не понял даже. И только когда к поселку подъехали, дошло – да это же Николина Гора! Тут плевать на улице категорически запрещено, а то вероятность попадания слюны в какого-нибудь академика или министра сильно превышает сто процентов. Но это летом. А сейчас, в эту очень недачную погоду, кого сюда понесло? Есть, конечно, те, кто живет за городом круглый год, но их мало. Однако вызвали, значит, наш клиент.

Украшающих окрестности и подтверждающих близость обитателей к народу пятиметровых заборов еще и в помине не было. Так, несерьезный штакетник, а местами и вовсе вопиющее пренебрежение безопасностью в виде декоративного кустарника. Ехали по навигатору – нас на въезде встречал какой-то не то сторож, не то слесарь. Его даже спрашивать не стали, что стряслось, – сразу видно было, что мужик не в теме.

А во дворе сразу начались приключения. На нас молча бросилась какая-то здоровенная псина. Ну разве что рыкнула слегка. Мы еле успели выскочить на улицу. Впрочем, доктор чуток пострадал: куртку собачка ему слегка разодрала на спине. Хорошо, что до организма не добралась. И мы стояли сейчас на улице и смотрели на милую морду восточноевропейской породы, приветливо скалящую зубы и капающую слюной в щель между штакетинами. Только природная лень не давала псине перемахнуть через заборчик, весьма символический, кстати.

А в окне пациентка руками сигналы подает. Почему я так решил? Так у нее на руке повязка какая-то самопальная, окровавленная, да и лицо бледновато.

– Это Самойловых собака, – подал голос наш провожатый. – Сорвалась утром. Агбар.

– Что же вы раньше не сказали? – спросил Спиваченко. – Тут милицию вызывать надо или службу по отлову животных.

– Так он и есть милиция, – объяснил мужик. – Только сейчас в запое, до него не добиться.

– А жена? – продолжил искать пути выхода доктор.

– Ушла она от него, вот и квасит, – тяжело вздохнул абориген. – Агбар сорвался, голодный, небось. Вон, Ираиду Матвеевну покусал.

Спиваченко пошел звать диспетчера, но тут же бросил эту затею: сигнал не добивал. Песель продолжал исходить лаем, и надо было что-то делать.

Я походил вдоль забора, нашел какую-то деревяшку. Под удивленным взглядом бригады засунул ее между штакетником, подразнил Агбара. Тот, конечно, отреагировал. Бросился ко мне, вцепился в предложенное. Я тут же ее бросил, схватил собаку за шею и впечатал в забор, сильно прижав мордой к штакетнику. Да так, что Агбар даже освободить пасть не мог.

– Давайте быстрее, – прохрипел я бригаде. – Долго я его не удержу.

Собака и правда была сильная, рычала и мощно рвалась на свободу.

Коллеги бросились в дом, вывели под руки женщину, посадили ее в машину. И тут меня удивил наш водитель.

– Эх, доктор, дайте я, – вдруг подал голос Иван Николаевич. – У меня с ними вроде получается договориться. Отпускай.

Глядя на монтировку, которую он держал в руке, я подумал, что таким образом договориться можно с кем угодно. Впрочем, она не пригодилась. Водитель вошел на территорию, посмотрел пару секунд на тяжело дышащего Агбара и спросил:

– Ты что здесь делаешь?! А ну быстро домой пошел! Как не стыдно, взрослая собака, а так ведешь себя!

Как ни странно, пес виновато опустил голову и пару раз вильнул хвостом. Иван Николаевич открыл калитку, взял Агбара за ошейник и велел мужику:

– Что стоишь? Показывай, где этот твой Самойлов живет. Надо же покормить собачку.

Какие только таланты у нас на «скорой» работают, а? Ладно, пошли спасать Ираиду Матвеевну.

А с ней оказалось все сложнее, чем представлялось вначале. Собака покусала ей и ноги тоже. Чего женщина на адреналине почти не заметила. Хорошо доктор, обрабатывая руку, услышал хлюпающие звуки в сапогах. Мы откинули подол платья и ахнули. Порванные колготки, рваные раны на голени. Пришлось разрезать одежду, укладывать на носилки. Ираида Матвеевна застонала, а потом даже заплакала от боли. Вот тебе и Агбар. А я ему руки засовывал почти в пасть. Герой… Женщине накололи обезболивающего, наложили давящие повязки – тут работа для хирургов ЦКБ. Кое-кому придется прилично так шить.

На обратном пути Капитонова то и дело ерзала в кресле, видать, необходимость соблюдения инструкций с трудом сдерживала желание обсудить наше приключение. Зато, когда пострадавшую сдали в травму, залилась соловьем. Досталось дифирамбов и мне, героически сдерживающему чудище, размерами уже явно превосходящее наш «рафик», и Ивану Николаевичу, усмирившему силой мысли это стихийное бедствие. При этом она вводила коррективы в макияж, с удивительной точностью попадая в нужные места на симпатичном личике. Наверное, это она за большой талант не считала. Фельдшерица постоянно напоминала мне роман графа Толстого «Война и мир». Я из этого гениального произведения мало что помнил, но короткая верхняя губа первой жены товарища Болконского в памяти жила. Даже при намеке на улыбку собеседник Капитоновой мог лицезреть ослепительно белые и ровные зубы. Эталонная американская ухмылка, однако. В будущем за такой прикус – люди огромные деньги платить будут. Может, заняться стоматологией? Прекрасное светлое будущее в стране у зубных клиник.

– Иван Николаевич, а где вы так с собаками научились? – мы попали на какую-то кочку, я очнулся и спросил у водителя о «наболевшем».

– В армии. Я же в погранвойсках служил, собаководом. Предлагали на сверхсрочную, обещали заведующим питомником поставить, раз я так ловко с ними управляюсь, – хохотнул он. – И на хрена оно мне сдалось? Воздух свежий, конечно. Только псину я и в Москве завести могу, а не в болоте по самые уши круглый год торчать.

* * *

Не люблю я эти двенадцатичасовые отработки. Сутки всё равно насмарку пошли, а в табеле – времени в два раза меньше ставится. И фигня всякая норовит случиться под вечер, когда домой пора собираться. Вот будто специально берегут на девятнадцать часов всякую поганку. И повод к вызову не важен – написать можно что угодно, а пациенты иногда несут такое, что не поймешь, даже если захочешь.

Но эти мысли потом приходят, когда фигня уже случилась и ты опоздал куда-то. У нас тут «болит живот». Что угодно может быть – от кишечной колики и метеоризма до прободной язвы и непроходимости. А посередине между этими полюсами еще примерно сто мильонов болезней, треть из которых летальна. На часах всего лишь девятнадцать десять. Должны успеть. Как-то перерабатывать не хочется.

Вот как знал! С порога стало понятно, в чем причина болей в животе. Дама не захотела, ну, или не смогла объяснить диспетчерам, что рожает. Странно, вроде и «не шишнаццить», а на стандартные вопросы доктора про отхождение вод и частоту схваток толком ответить не смогла, только мямлила что-то и охала. Выяснили с трудом, что роды вторые, а муж с дочкой в неведомых далях, а она испугалась, потому что срок только через три недели, ну и всё остальное. Спиваченко позвонил, мол, присылайте акушерскую бригаду, или аиста хотя бы, но случился облом: сегодня какой-то демографический бум, а на все ЦКБ – всего одна «родильная» «скорая». И всё придется делать нам. Что поделаешь? Родственники номенклатурных работников – тоже люди, повезем в роддом.

Доктор позвал Капитонову в сторонку, что-то зашептал. Я прислушался. Оказывается, Спиваченко в родовспоможении только теоретически разбирается и убеждает фельдшерицу проверить ширину раскрытия шейки матки. Потому что схватки прут с неимоверной частотой. Плевое дело, и что он сам боится? Как выяснилось, принадлежность к женскому полу вовсе не гарантирует смелость при осмотре дамы в процессе родов. Так что коллеги мужественно начали изучать обменную карту – там же вся правда про срок, предлежание, анализы и прочее написана. А я экзамен после пятого курса сдавал, должен всё помнить.

Вздохнув, я натянул перчатки и под ахи Капитоновой полез смотреть раскрытие. Чтобы оценить его, исследователь на свободной кисти разводит пальцы так же, как и те, что внутри чужого организма. Так что, глянув на уверенные сантиметров десять, мы возрадовались практически полному раскрытию шейки и потащили клиентку в машину. Перспектива стать крестными вот прямо здесь и сейчас замаячила весьма отчетливо. И схватки у роженицы перли чуть не каждые три минуты, секунд по сорок, не меньше. Вот чего она высиживала? Мужика, оказывается, ждала, без него в роддом ехать не хотела. И вообще, думала, что времени еще много. Беременные они такие… со странностями. Главное, в последний момент мы все вспомнили про обменную карту и документы.

Накаркал, не иначе. Ибо как только Иван Николаевич включил мигалку с сиреной, дама охнула раз, второй, потужилась, и все желающие смогли увидеть то, что называется прорезыванием головки. Я даже мысленно представил картинку из учебника по акушерству. Слова там еще красивые такие были про третий этап биомеханизма родов, а также точку фиксации и рождение головки. Поэзия просто.

– Женщина, не тужьтесь! – «включилась» Капитонова, прижимая к промежности роженицы салфетку, а другой рукой сдвигая мягкие ткани с головки. Правильно, дорогая, разрывы нам не нужны вообще!.. Потерпите! Совсем немножечко, миленькая!

Кто бы ее послушал. Оглушительный крик, еще одна потуга – и мне пришлось бросить такую комфортную роль стороннего наблюдателя и придерживать показавшуюся мне неожиданно большой головку плода. Картинки со словами «заднее и переднее плечико» вспомнились и забылись, потому что дама решила провести процедуру по ускоренному варианту. Я даже пожалел акушеров, которым досталась такая тяжелая работа – доставать орущих людей из орущих людей.

– Поздравляю, у вас девочка! – сообщил через несколько минут Спиваченко, накладывая зажим на багровую трубку пуповины. – Смотрите, какая красавица! – Тут Капитонова с гордостью продемонстрировала укутанный в пеленку мяукающий красный комочек.

– Третьего рожать придется, – грустно вздохнула роженица, вытирая пот с лица. – Муж сказал, остановимся, только когда мальчик будет.

* * *

Юрий Геннадьевич даже удивился моему звонку. Типа, не ожидали.

– Что-то случилось? – спросил он. – Опять в милицию забрали?

– Нет пока, – настроения петросянить у меня не было никакого. – Помните, я анекдот про конференцию рассказывал?

– Не по… Стоп! Приехал, что ли?

– Ага. Завтра встречаемся.

– Давайте-ка… вы же после работы?