калашников какой ребенок в семье по счету
Калашников какой ребенок в семье по счету
Изобретатель легендарного автомата, одинаково ценимого и боевиками, и солдатами регулярных армий, верил, что наш мир может жить без оружия
Накануне вечером в Удмуртии скончался человек, имя которого известно всему миру, поскольку его главное детище – знаменитый автомат – назван как раз в его честь. Генерал-лейтенант и доктор технических наук Михаил Калашников был единственным человеком в РФ, удостоенным звания Героя России и дважды Героя Социалистического Труда, а также ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
Легендарному оружейнику было 94 года, и как и большинство людей преклонного возраста, он испытывал серьезные проблемы со здоровьем. Большую часть лета и начало осени Калашников провел в больницах; врачи установили ему кардиостимулятор, а 17 ноября оружейник вновь попал в клинику: на этот раз – с желудочным кровотечением.
Утром вторника стало известно, что руководство республиканского клинико-диагностического центра Удмуртии, где скончался конструктор, запросило у МВД охрану для территории больницы. Врачи выразили опасение, что многочисленные поклонники Калашникова, приходя почтить его память, станут нарушать общественный порядок и покой других больных.
Сын кулака и танкист-рационализатор
Михаил Калашников, – отмечают обозреватели, – принадлежал к тому уникальному типу людей, которым, для того, чтобы стать легендой, совсем не обязательно было умирать. В этом году на его малой родине, в Алтайском крае, в его честь был открыт музей. Он базируется в школе, где когда-то учился оружейник.
Мало кому известно, но будущий гениальный конструктор был аж семнадцатым ребенком в большой крестьянской семье. Родился он 10 ноября 1919 года, а в самом начале тридцатых годов его отца, Тимофея Александровича Калашникова, признали кулаком и вместе с семейством сослали в Сибирь.
Накануне начала войны Михаил выучился на танкового механика-водителя, и служа в танковом полку, начал наконец проявлять свои изобретательские способности.
Первыми его оружейными разработками стали счетчик выстрелов из танковой пушки, счетчик танкового моторесурса и приспособление к пистолету ТТ, повышающее эффективность стрельбы через щели в башне танка. Эти изобретения военное командование сочло весьма значимыми: об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что Калашникова вызвали для доклада к Георгию Жукову, командовавшему тогда Киевским особым военным округом.
Вскоре началась война, и старший сержант Калашников отправился командиром танка на фронт. А осенью 1941 года, под Брянском, произошло событие, определившее всю его дальнейшую жизнь.
В составе небольшого отряда Михаилу довелось пробираться к своим из вражеского тыла. Вместе с двумя товарищами Калашников отправился в разведку, и только благодаря этому остался жив: всех остальных расстреляли из автоматов фашисты.
Судьба-чертежница
Первые чертежи Михаил начал делать в госпитале, а затем, отправившись на полгода в отпуск по ранению, разработал свою первую модель пистолета-пулемета. Он сам изготовил его образец – на станке в депо, где работал.
А после войны, в 1948-м, молодой конструктор отправился на Ижевский мотозавод, чтобы лично участвовать в создании технической документации и организовывать изготовление первой опытной партии своего автомата.
Калашникову первым в мире удалось разработать и внедрить в производство целый ряд унифицированных образцов вооружения, идентичных по схеме автоматики, устройству и принципу работы, – отмечают его коллеги по конструкторскому цеху. Позднее Автомат Калашникова вошел в двадцатку выдающихся изобретений ХХ века.
Однако работа на Ижевском заводе имела для Михаила Тимофеевича не только профессиональную значимость. Создавая свой автомат, он познакомился с будущей супругой, Екатериной Моисеевой. Она работала на том же заводе чертежницей.
Демобилизовавшись из армии, Калашников выбрал Ижевск своим постоянным местом проживания, а с «Ижмашем» сотрудничал потом много десятилетий подряд. Сейчас его знаменитые автоматы используются более чем в сотне стран мира. А имя Калашникова получил еще и оружейный концерн, в который объединились заводы «Ижмаш» и «Ижевский механический».
Михаил Калашников
Биография
Детство и юность
Михаил Тимофеевич Калашников родился 10 ноября 1919 года. Малой родиной Михаила Тимофеевича Калашникова является село Курья Алтайского края. Конструктор происходил из многодетной семьи, в которой родилось 19 детей, но выжило только 8 человек, в том числе Михаил Тимофеевич. Родители Калашникова были крестьянами.
Тимофея Александровича в 1930 году признали кулаком, поэтому семью отправили в поселок Нижняя Моховая Томской области. Еще в детстве юный конструктор проявлял интерес к техническим средствам, изучал принципы работы механизмов. В школьные годы Калашников демонстрировал знания по геометрии и физике, но также легко давалась ему литература.
В 1938 году Михаил Тимофеевич отправился служить в Красную Армию. Служба проходила в Киевском особом военном округе. Через некоторое время Калашников стал механиком-водителем танка, после чего конструктора перевели в 12-ю танковую дивизию. Во время службы в рядах Красной Армии Михаил создал инерционный счетчик выстрелов из танковой пушки. Также в числе разработок молодого человека присутствовало оборудование для повышения эффективности стрельбы из пистолета ТТ, счетчик моторесурса танка.
В 1942 году этот прибор отправили в серийное производство. К сожалению, военные действия помешали реализации проекта. Об этом оборудовании Калашников лично докладывал командующему Киевским особым военным округом генералу армии Георгию Жукову.
После разговора Михаила Тимофеевича направляют в Киевское танковое училище, где создает опытные образцы и проводит исследования. Позже Калашников перебирается в Москву, где продолжает работу над оборудованием. Уже на Ленинградском заводе им. Ворошилова Михаил с мастерами доработали счетчик.
Великий конструктор
Во время Великой Отечественной войны Калашников получил серьезное ранение, поэтому в течение нескольких недель лечился в госпитале, а после мужчину направили в отпуск. Это время Михаил Тимофеевич посвятил созданию пистолета-пулемета.
Помимо Михаила Тимофеевича, в конкурсе участвовали конструкторы, уже обладающие опытом. Благодаря этому в армии появились самозарядный карабин Симонова, ручной пулемет Дегтярева. Автомат Калашникова представлял сложную конструкцию. Ни один из образцов оружейника не подходил под требования конкурса. Первый этап завершился доработками, а второй – победой молодых участников. В Интернете можно увидеть фото Калашникова, который увлечен работой.
В течение продолжительного времени Калашников пытался наладить производство, так как во время процесса получалось много брака, в том числе в ствольной коробке. Специалист изменил технологию, остановил выбор на фрезеровке, что значительно удорожало производство оборудования. Как только проблему решили, вновь вернулся к первоначальной задумке.
Михаил Тимофеевич Калашников и его красавица его » муза» жена. Жена Михаила Тимофеевича. «вот ты получил разрешение на свою «СТРЕЛЯЛКУ» «.
Уже в 1970-е годы Калашников испробовал новую сферу деятельности – охотничьи карабины. За основу оружейник взял собственный автомат. Сразу после испытаний карабины отправили в производство. В 1992 году мастер создает самозарядный охотничий карабин «Сайга», оснащенный оптическим прицелом.
Личная жизнь
В биографии Михаила Калашникова присутствует 2 брака. Первой супругой мужчины стала Екатерина Даниловна Астахова, которая родилась в Алтайском крае, после трудилась в железнодорожном депо станции Матай. В 1942 году в семье появился сын Виктор. Позже Михаил Тимофеевич и Екатерина Даниловна расстались. Экс-супруга с ребенком остались в Казахстане. В 1956 году женщина скоропостижно скончалась, поэтому Калашников перевез сына в Ижевск.
Второй женой Михаила Тимофеевича стала Екатерина Викторовна Моисеева. Женщина работала техником-конструктором. От первого брака у женщины имелась дочь Нелли. Но Калашников удочерил девочку.
Позже в семье появились еще дети – Наталья и Елена, последняя занимает пост президента Межрегионального общественного фонда им. М.Т. Калашникова. К сожалению, Наталья скончалась в 30-летнем возрасте. Михаил Тимофеевич слыл счастливым отцом и дедом. Дети подарили пятерых внуков: Михаила, Александра, Евгению и Александру, Игоря.
Смерть
Проблемы со здоровьем у Калашникова появились в 2012 году. Референт конструктора заявил, что это стало причиной ухода с работы. В декабре того же года мужчину госпитализировали в Республиканский клинико-диагностический центр Удмуртии для проведения планового обследования. Очередное ухудшение самочувствия зафиксировали летом 2013 года. Посредством самолета МЧС со специальным оборудованием Михаила Тимофеевича доставили в Москву.
Московские медики диагностировали у оружейника тромбоэмболию легочной артерии. В течение нескольких недель над Калашниковым корпели столичные врачи. В итоге самочувствие мужчины улучшилось, после чего конструктор вернулся домой в Ижевск.
В ноябре Михаил Тимофеевич вновь почувствовал себя плохо, поэтому 17 числа конструктора госпитализировали в реанимационное отделение Республиканского клинико-диагностического центра Удмуртии. Родственники Калашникова считают, что на состояние здоровья оружейника повлияла подготовка к торжествам по случаю 94-летия Михаила Тимофеевича.
Калашников какой ребенок в семье по счету
Родился Михаил Тимофеевич Калашников 10 ноября 1919 года в селе Курья Барнаульского уезда Алтайской губернии. У отца Тимофея Александровича Калашникова (1883–1930) и матери Александры Фроловны Ковериной (1884–1957), переехавших на Алтай с Кубани, из станицы Отрадной, он был одним из девятнадцати детей.
Родители Михаила Калашникова — из переселенцев, православные. Отец — Тимофей Александрович Калашников — из крестьянской семьи, родился 1 февраля 1883 года в селе Славгород Ахтырского уезда Харьковской губернии (ныне Краснопольский район Сумской области). Дед по отцу, Александр Владимирович Калашников, также выходец из Славгорода. Этот важный биографический факт подтвержден хранящейся в Сумском областном архиве записью в метрической книге Троицкой церкви, которую сделал священник Арсений Люборский в присутствии свидетелей унтер-офицера Ивана Трофимовича Чергинца и девицы Стефаниды, дочери псаломщика Николая Вербицкого. Мать конструктора — Александра Фроловна Коверина родом из Орловской губернии, из многодетной семьи зажиточных крестьян.
К сожалению, отец изобретателя так и не смог порадоваться за сына, придумавшего самый популярный автомат в мире. Тимофей Калашников умер в декабре 1930 г. в с. Нижняя Моховая Томской области. Ни кладбище, ни могила его не сохранились.
Как вспоминает М. Т. Калашников, со стороны его матери в роду были священники. Но замуж за крестьянина Тимофея Калашникова мать Михаила вышла по любви, хотя и вопреки желанию своих родителей. Семья избранника была работящая, но не богатая.
5 ноября 1901 года в Рождество-Богородицкой церкви кубанской станицы Отрадной Александра Фроловна и Тимофей Александрович Калашников обвенчались.
М. Т. Калашников вспоминает:
«Поженившись в самом начале двадцатого века, мои родители сразу же стали строить обычный для тех мест саманный (турниковый) дом — “мазанку”, завели скот. В 1903 году у них родилась первая дочь Парашка (Рая), в 1905-м — вторая, Гаша (Агафья), а в 1907-м — сын Виктор. Жизнь молодой семьи была хоть и в согласии да любви, но трудная. Да и не бывает на селе жизни легкой, беззаботной — не будет у крестьянина достатка без мозолей на руках да бессонных ночей.
Со временем обжились молодые Калашниковы, обзавелись молотилкой и даже импортной веялкой “Зингер”, удовольствие по тем временам не дешевое. Но земли все не хватало.
До 1900 года у крестьян-переселенцев был существенный стимул. На каждого рожденного казака-мальчика со дня рождения выдавался земельный пай в 19 десятин. На девочек земельный пай не полагался. Поэтому рождение мальчика у казака считалось за счастье, славу, гордость и продолжение казачьего рода.
Населив станицы, правительство стало урезать помаленьку условия и льготы казакам. После 1900 года земельный казачий надел на каждую мужскую голову уменьшили до девяти, а затем и до шести десятин».
В 1910 году по станице Отрадной распространилась молва о выделении земель в далекой Сибири. Пуще прежнего задумались станичники, а многие возьми да и снимись с насиженных мест в дальнюю и незнакомую сторонушку. Все чаще и глубже были думы Тимофея Калашникова о переселении. Год тот был очень тяжкий. По осени первеницу Парашку схоронили. Тиф прибрал горемычную в восемь лет. Лютовала в те годы хворь та страшная по земле Русской. Николая да Ивана Господь прибрал, тоже по болезни, еще раньше. Шибко горевали Александра Фроловна с Тимофеем Александровичем, да куда от судьбы-то денешься? Надо о будущем думать, оставшихся детей поднимать. А тут еще в 1910 году в семью Калашниковых и пополнение прибыло — родилась Анна.
Вот и сподвигла мечта о лучшей доле семью Калашниковых на дальнюю дорогу, к неведомым алтайским окраинам, где обещали крестьянам большие земельные наделы. Тимофей Калашников был справным хозяином, мечтал завести большое хозяйство, дом прибрать большой да светлый, да землицы вдоволь заиметь. Чтобы много хлебушка родилось да животины всякой было поболее. Тимофею хотелось доказать себе и людям, что он способен с умом управляться на земле. Да и уважение родителей своей любимой Александры Фроловны к себе вызвать. Мол, зря убиваются по Сашеньке своей, гляди ж, какой удалой этот Тимофей Александров! Уверенно на ноги встает, трудиться умеет, живет честно и красиво, опять же детишками обзаводится. А ведь сам-то из простой, из небогатой крестьянской семьи! Одним был в семье ребенком Тимофей Александрович.
И вот, наконец, решение принято и поддержано отцом и матерью Тимофея Калашникова Александром Владимировичем да Екатериной Тимофеевной. Калашниковы снялись в 1912 году с более-менее обустроенного места на Кубани и направились в далекий и неведомый край Алтайский, захватив с собой только самое необходимое — крестьянскую технику, зерно и одежду. Уже два года как по рельсам скользили «столыпинские вагоны», задняя часть которых предназначалась для крестьянского скота и инвентаря. В таком «телячьем» вагоне добралась семья Калашниковых до Ново-Николаевской (Новосибирска). Потом больше месяца двигались на личном тягле, прикупив по дороге коня и телегу.
М. Т. Калашников вспоминает:
«Вот так наша семья, покинувшая родные места в поисках лучшей жизни, и оказалась на моей родине в алтайском селе Курья! Почему именно в Курье, сейчас сказать трудно. В тот год многие переселенцы из родной станицы осели именно там. Некоторые из них даже свои дома с Кавказа перевезли.
Выбрав участок земли для строительства дома на берегу небольшой, быстрой речки Локтевки, родители начали обживаться на месте: строить дом, подворье, возделывать полученную пахотную землю, выращивать скот.
Привезли даже молотилку. Помню, лошадей запрягают, они ходят по кругу и приводят в действие жернова.
Огород разбили за домом, с выходом на речку: и с поливкой удобно, и дети всегда будут под присмотром. Работали всей семьей с раннего утра и до поздней ночи, стараясь поскорее поднять хозяйство».
Там, на целинных алтайских землях, у Калашниковых родилось еще семеро детей. Вначале появились долгожданные сыновья — Иван и Андрей. Михаил родился в тревожном 1919 году, семнадцатым ребенком по счету. Имя ему досталось в честь архистратига Михаила — покровителя русского воинства. Ведь будущий конструктор появился на свет аккурат накануне светлого христианского праздника — Собора Архистратига Михаила и прочих небесных сил бесплотных. Вслед за Михаилом родились Василий, Татьяна, Николай. Всего Александра Фроловна девятнадцать детишек родила, правда выжило только восемь.
Курья — сейчас довольно большая деревня, ближе к поселку городского типа, на границе тайги и степи. А тогда жителей в ней было немного, и все были заняты сельским хозяйством. Дел для всех хватало — коровник, свинарник, кузница.
М. Т. Калашников вспоминает:
«Родился я семнадцатым ребенком в семье. Был совсем хилым, и не было, как утверждает родня, такой болезни, которой бы я не переболел. А когда мне было шесть лет, чуть не умер. Я уже перестал дышать: родители убедились в этом, когда поднесли к носу куриное перышко — оно не шевельнулось. Позвали плотника, он прутиком замерил мой рост и ушел во двор делать гробик… Но стоило ему затюкать топором, как я стал тут же подавать признаки жизни. Плотника опять позвали в избу. Говорят, что он в сердцах сплюнул. “Такая сопливая малявка, — сказал, — а туда же — так притворился!”
В селе все давно привыкли, что если в нашей семье помирают, то непременно всерьез. У мамы, Александры Фроловны, было девятнадцать детей, и только восемь из них выжили.
Умирали в маленьком возрасте. Я взрослых не помню. Николаем называли троих ребят. Я нянчился всегда с малышом рожденным. И у меня была такая привилегия — давать детям имена. Я как-то сказал: пусть будет “Николай”, — а он возьми да умри. Я дождался очередного ребенка и снова назвал Николаем, и тот умер. Зато третий выжил. В общем, был главной нянькой — такое право было. Детей всех крестили, я тоже крещеный. Но крестных родителей своих не знаю.
Мать была верующей, учила креститься. Не крестишься — по затылку получишь. На колени ставили, молитвы читать надо было. Но я ни одной молитвы не помню.
В раннем детстве, а затем уже и подростком я не раз слышал, как мама, понизив голос, таинственно говорила соседкам, что Миша, мол, должен счастливым вырасти — родился в рубашке.
Метельными вечерами семья пела. Если сестренка Гаша останавливалась, отец вдруг потихоньку запевал… Чуть выжидала и присоединялась к нему мама, начинала рукой приглашать остальных, и все один за другим вступали — кроме меня. Меня никто не приглашал, хорошо знали, что “Миша и в поле напоется, когда один будет”.
…Как они пели, какие песни! И “Славное море, священный Байкал”, и “Ревела буря, гром гремел”, и “Бежал бродяга с Сахалина”… И песню, которая почему-то тревожила меня больше остальных: “Скакал казак через долину, через Кавказские края”, и у меня тоже отчего-то щемило душу — как у взрослого.
…Наше хозяйство на селе ничем особенно не выделялось. Дом был небольшой — одна общая комната, кухня и сени. Построен он был по “кавказским” традициям: в комнате пол деревянный, а на кухне, где готовили на печке, — мазаный, земляной.
Сестры рассказывали, как каждую субботу они мучились с тем самым земляным полом: “В комнате вымоешь чисто, а станешь кухню мыть — только грязь разведешь. Намочишь землю, намажешь и ждешь, пока она высохнет. Если раньше начнут ходить, то вся сырая земля в чистую комнату тут же тащится. И тогда — прощай уборка! Иногда, чтобы долго не ждать, набрасывали солому на сырой пол. И опять не слава богу — подмести такой пол невозможно: вдоволь наглотаешься пыли!”
Зимой вся семья спала в комнате: родители и дедушка с бабушкой на кроватях, а дети — на печке, на полатях или на лавках. Летом было раздольней — многие из нас перебирались спать на сеновал.
Обедала наша большая семья двумя группами: старшие — бабушка, дедушка, отец, мама, Виктор, Гаша и Иван — за столом. А мы, младшие, ели на полу, сидя на какой-нибудь постеленной тряпке вокруг большой чашки.
Наши родители одевали нас, маленьких детей, в самотканую одежду. У моей мамы была швейная машинка, на которой она шила мальчикам длинные рубахи, заменявшие и штаны, и рубашки. Так мы и ходили в них лет до семи, пока не начинали стесняться своего вида и требовать мужской одежды».
Дружная и работящая семья Калашниковых содержала свое хозяйство исправно. Трудились все без исключения. Наемных работников никогда не было. Досыта никогда не ели, экономили, да и не хватало на всех. Отец говаривал: «Криком избу не построишь, шумом дело не свершишь». Родители с раннего детства приучали и привлекали своих детей к крестьянскому труду. Не было исключения и для одного из младших — Миши.
Рос Михаил подвижным, жизнерадостным, любознательным ребенком. Выделялся из ватаги сверстников необычайной живостью ума, интересом к железкам, охотой к чтению. Воспитывался в строгости и труде. Старшие приучали помогать по хозяйству. Начинал свою трудовую деятельность с выпаса домашнего скота и птицы. С самого малолетства приучен и корову доить, и кур кормить. На полевых работах начинал погонышем, это когда с восходом солнца подсаживали верхом на лошадь, запряженную в борону или плуг, а снимали уже на закате, с ноющим и словно отделившимся от души телом. Повзрослев, стал работать на скотном дворе извозчиком, убирал сено. Частенько захаживал в сельскую кузницу полюбоваться, как работают люди с железом. Пробовал и сам ковать. Вот там-то, в курьинской кузне, и пришло уважение к металлу у будущего конструктора.
Труд не был Михаилу помехой. Напротив, всякий новый трудовой навык он всегда воспринимал всерьез и с какой-то недетской ответственностью. Словно чувствовал — в жизни все пригодится.
Особенно рано ощутил желание делать что-либо своими руками.Постоянно что-то мастерил в детстве. Уже в шестилетнем возрасте пытался сделать деревянные коньки. А ведь тогда куска проволоки невозможно было достать. Бродил по полям с одной только мыслью — не зацепится ли нога за какую-нибудь железячку. Старший брат Виктор как-то помог изготовить один конек, а на другой материала не хватило. Так на одном коньке и рванул к речке Локтевке. И сразу сиганул в прорубь. Слава богу, был в шубе старшего брата, она-то и спасла — превратилась в купол и продержала на воде, пока взрослые не поспели. Раздели догола и на печку, а там овес сушился. Чудом очухался. Ожил. Были и погорше случаи. Не припомнит уж память всего-то.
Отец Тимофей Александрович имел всего два класса церковно-приходской школы, мать Александра Фроловна тоже была малограмотна. Однако значение образования для будущего детей родители понимали.
М. Т. Калашников вспоминает:
«В школу я пошел, умея уже и читать, и писать. Это, видимо, тоже преимущество многодетных семей: либо тебя научат старшие, либо исхитришься и сам выучишься — лишь бы только не отстать от “больших”.
Первой моей учительницей была Зинаида Ивановна — красивая, средних лет женщина с тихим, ласковым голосом. Каждый из нас видел в ней свою вторую маму, каждый мечтал заслужить ее похвалу. Она же с большим терпением и добротой воспитывала нас, таких разных по своему физическому и умственному развитию деревенских ребятишек. Она говорила, что учеба и труд — это неразрывное целое. Так что воспитание наше в школе было основано прежде всего на привитии нам уважения к нелегкой работе на матушке-земле, на непременной помощи старшим в их заботах, на постоянном уходе за домашними животными. Зинаида Ивановна была инициатором соревнования на лучшую постановку дела по откорму телят. Каждый из нас любовно ухаживал за молодняком. Это было в чем-то схоже с современным семейным подрядом, только среди школьников. Помню, сколько гордости испытал, когда мои старания по выхаживанию бычка по кличке Красавец высоко оценили учительница и одна из лучших учениц нашего класса, к которой я в ту пору питал симпатию».
Наступил трагический 1930 год. Волна сплошной коллективизации крестьянских хозяйств докатилась и до Курьи, разделив людей в одночасье на бедных и богатых, словно на нормальных и прокаженных. Ко вторым были отнесены самые трудолюбивые и оттого несколько выделявшиеся на остальном фоне по достатку семьи.
В когорте той курьинской бедноты в основном были лодыри да бездельники. Такова была горькая правда того ужасного времени. В семье Калашниковых тогда подрастало пятеро сыновей. Старшему Ивану было 15 лет, младшему Николаю — 3 года, Андрею — 14 лет, Василию — 10. Родители Тимофея Калашникова к тому времени уже обрели вечный покой в Курье. Предстоял тяжелый, изнурительный переезд в таежную Сибирь, на необжитые места. Две старшие сестры Михаила — Агафья (Гаша) и Анна (Нюра) уже создали свои семьи и поэтому остались в Курье. Тимофей Александрович и Александра Фроловна подались с сыновьями в глухую таежную ссылку. Все их нажитое трудом честным и непосильным имущество было конфисковано. Всего же была раскулачена и выслана из Курьи половина крестьянских семей.
Вот как происходило выселение Калашниковых, по воспоминаниям Михаила Тимофеевича:
«Неожиданно в наш двор вошли несколько дюжих мужиков с топорами и ножами в руках. И вот я впервые увидел, как одним ударом гонора безжалостно убивают такого огромного и, казалось, непобедимого быка. После удара бык мгновенно припадал на передние ноги и сразу валился на бок, а в это время второй мужик быстро перерезал ему горло. Бык, как бы опомнившись от удара, пытается встать, но уже поздно, кровь бьет фонтаном из горла, хлещет по сторонам. Началась разделка туш коров и овец…
Внутренности выбрасывались за ограду, и там образовалась большая куча, в которой копошились не успевшие родиться живые телята и ягнята. Зрелище было жуткое. А перепачканные кровью мужики, убивая очередную стельную корову, хладнокровно похохатывали: “Вот, избавляем хозяев от лишних хлопот… детишек освобождаем, а то придумали тут: научное выращиванье”.
Думаю, что так могли говорить только отцы тех наших однокашников, кому нечего было дома выращивать…
Последними забили наших коров и порезали наших овечек, а их шкуры повесили рядом с остальными на перекладинах во дворе. После того как все туши и шкуры увезли, двор наш представлял страшное зрелище, и отец велел всем нам взять лопаты и засыпать снегом кровавые разливы. Но кругом все так сильно вытоптали и забрызгали, что нам пришлось несколько раз повторить засыпку — носить снег с огорода во двор, а затем убирать его, перебрасывая через забор во двор к соседям, которых уже до этого “раскулачили”».
Семью ссыльного Тимофея Александровича Калашникова по разнарядке доставили вначале в поселок Верхняя Моховая, а затем перевезли через Среднюю Моховую в село Нижняя Моховая. Это и была, как говорит Калашников, их выселка.
Сейчас этого села уже нет. Нельзя сказать, что это были строго охраняемые зоны. Это были обычные небольшие деревушки, в которых жили и местные жители, и спецпереселенцы. Главам семей последних было предписано регулярно отмечаться в милиции и отчитываться. И только в 1936 году новая Конституция СССР возвратила всем высланным гражданские права.
«Туда только нас из Курьи переселили, — вспоминает Михаил Калашников, — остальные из других мест Сибири прибыли. Кержаки в тех местах жили, староверы». Кержаки не любят чужаков — так говорили о старообрядцах. Наверное, поэтому им удалось сохранить древнюю допетровскую русскую культуру.
Кержацкие деревни появились еще в XVII веке. Скрываясь от гонений официальной Русской православной церкви, охваченной реформами патриарха Никона, жители Нижегородской губернии с реки Керженец бежали в глухие заволжские леса. Старообрядцы жили очень замкнуто, сторонясь общения не только с официальными властями, но и с местным населением. Первые упоминания о кержаках, поселившихся на территории Бакчарского района, относятся к середине XIX века. Связаны они с появлением в 1918 году на реке Галка заимки Селивановых. А вот в 1929–1930 годах пришли новые поселенцы — раскулаченные крестьяне, в основном из Сибири. Им были отведены земли с целью создания крупных колхозов. Как административно-территориальное образование, Бакчарский район образован в 1936 году. Как раз в этом году Михаил навсегда покинул эти края. И уже больше туда никогда не возвращался.
М. Т. Калашников не без труда и сердечной боли вспоминает очередное место своей жизни, рассказывает, какими были встретившие его семью местные жители-кержаки:
«Воды ведь не дадут попить. Если же ты попьешь из их посуды без спроса — выбросят из дома. Они такие, эти староверы. У них свои законы. Но были и цивилизованные среди них.
У хозяйки, к которой нас пристроили по прибытии в Нижнюю Моховую, был старший сын Маркел, намного меня старше. Вот он откуда-то выписал радио. Для деревни это была диковинка. Большой такой ящик! Старовер старовером, а вот взял да и купил радио. Он надел наушники и давай слушать. Мне страшно хотелось тоже послушать. Вид у меня был такой жалостливый да просящий, что он дал мне прижаться к тем чудо-наушникам».
Жили Калашниковы в Нижней Моховой поначалу в бараках.
«Нас поселили в доме, где полати были, — вспоминает Михаил Тимофеевич. — В Курье о полатях понятия не имели. А там — на печку прыгаешь и с нее залезаешь на полати. Коротали время, слушали, выглядывая оттуда, как старшие разговаривают. И спали. Тепло там было.
После расчистки в лесу делянки для поселения начали создавать свое хозяйство, разрабатывать целину под огороды. Колхоз организовывали. Пахали на коровах и на быках. Некоторые хорошо как-то управлялись, приговаривая “цоб-цобэ”. А мы к этому не были привычны, поэтому в нашей семье лошадь была».
Только начали осваиваться на новом месте, как в декабре 1930 года семью постигает горе — от чахотки умирает отец Тимофей Александрович. Хоронили его зимой.
«Когда отец умер, был сильный мороз. Холодища, снегу по пояс. Гроб в холодную комнату поставили, мы, дети, боялись спать. Казалось, встанет и выйдет оттуда отец. Неделю в доме он пролежал. Наконец лошадь привели, связали между собой лыжи и на них погрузили гроб. Мы из-за холода и плохой одежды дома просидели. Где могила отца, точно не знаю.
Отец всегда был для нас примером. Он старался дать нам основное — воспитать в нас жизненную потребность в труде. “Не бойся руки спачкать, не бойся, — как будто до сих пор слышу его насмешливый голос. — В черных руках ‘белая копеечка’ должна быть”. Так он ждал ее ради нас всех. Так надсаживался! “Надсажался!” — причитала сломленная безмерным страданием, настигшим ее в чужом краю, наша мама.
Чтобы прокормить сыновей, мать сошлась с соседом-вдовцом Косачем Ефремом Никитичем. Откуда его выслали — не помню. Говорил он по-украински. У него было две дочери и сын. Одна дочь была больная, абсолютно лежачая. Схоронили мы ее. А мальца звали тоже Михаил. Так в семье стало два Миши. Чтобы не путаться, его называли “Миша маленький”, а меня, значит, “Миша большой”. Так и приклеилось — “Миша маленький”, “Миша большой”. Э-хе-хе. После того как я покинул Нижнюю Моховую в 1936 году, “Мыша маленький” выучился на агронома, семью завел, только чересчур много употреблял. После войны они переехали в Поспелиху — 60 километров от нашего села Курья. Родственники там какие-то жили, что ли. Потом у М ыши внуки появились. Как-то раз он с внуком пошел вдоль реки прогуляться. Решили искупаться. Ну и оба утонули — и Мыша, и внук лет семи. Вот так его жизнь и закончилась.
Помню, в детстве не мог отчима отцом назвать, ну никак не выходило. Хоть ты тресни, не поворачивался язык. Вот и надо уж назвать, а я как-то извернусь. Все не мог себя переломить. Другие звали “тятя”, старшие тоже отцом называли, а я принципиально — нет и все. Специально меня вынуждали к такому обращению, но я изворачивался. И сам себе был на уме. Вот они ложатся спать с матерью. Я топор ложу под подушку и думаю — вот убью его ночью. Но это было так, не всерьез. Мы благодарны отчиму. Очень был он работящий. Он и землю научил нас копать лопатами, и боронить, и цепом молотить, и веять. О-о-ох… Много чему научились у него. Вот мельниц совсем не было на выселке. Зерно и крупу через рушалки пропускали. Рушать — значится молоть, дробить. Устройства те еще называли крупчатка, круподирня, крупорушка. Я их сам делал. Из кедра. Они громадные такие, ровные. Из проволоки набивал скобы вокруг деревяшки. Гнездо устраивал, куда зерно засыпалось, ручку приделывал, а в центр шпиль забивал… Ой, какая это тяжелая работа — рушать. Мука все равно не получалась, а только побитое, раздробленное зерно. Все равно, выпекали хлеб из той муки.
Отчим был хороший человек, очень трудолюбивый. Постепенно отношения наладились. Он многое умел и нас, детей, приучал работать. Вот созреет рожь, отчим серпы приготовит — и давай с ним резать. Один только раз мне показал — и я как-то очень быстро освоил и стал работать. Потом что-то заторопился и разрезал руку — схватил земли кусок и приложил, до сих пор остался шрам круговой.
Снопы вязал сам. Суслон, кажется, называется. Копны сена и соломы клал. Обмолачивал урожай. Снопы укладывали на чистую землю, ток это был, — и давай лупить цепами. Палка такая длинная, и к ней еще одна прибита, небольшая. Урожай весь для семьи шел, ничего колхозу не отдавали. А семена давало государство и обязывало сеять. По гектару надо было засеять, поэтому семена давали бесплатно. Рыбу мешками давали. Вот ведь что получается: выслать-то выслали, но и поддерживали, так что особо не голодали. Летом огурец посолишь и ешь — лучше не придумаешь. И скотину держали — лошадь, корову.
Вот я думаю, может, это так надо было — ведь раскулачивали наиболее хозяйственных и приспособленных к работе на земле людей. Потом они в ссылках вгрызались в целинные земли и поднимали их, доводили до нужной кондиции. Может, Сталин тем самым обеспечил освоение безлюдных пространств России? А то ведь достались бы непрошеным гостям. То, что мы сегодня наблюдаем по Дальнему Востоку, да и в Сибири тоже. Нет, была, очевидно, сермяжная правда в том жестоком деле. Страну надо было сохранить и укрепить, война была не за горами. Я не оправдываю сталинизм и его перегибы, но вот что-то думается, все это было не случайно, рассчитывалось на большую перспективу. Это была дальновидная политика».
Несмотря на житейскую неустроенность и полуголодное существование семьи, младшим детям была предоставлена возможность продолжать учебу в школе. Но в Нижней Моховой была только четырехлетка, это потом построили среднюю школу, когда Калашников уже покинул деревню.
Вспоминает ветеран Великой Отечественной войны Иван Васильевич Мельников (село Новая Бурка Бакчарского района Томской области):
«Весной 1933 года мы с Михаилом Калашниковым окончили четвертый класс начальной школы в Нижней Моховой. Решили учиться дальше. Пятого класса в ближайших селах не было. И мы с Михаилом пешком махнули в Высокий Яр. Это в 35 километрах.
Там нам сказали, что в пятом классе нет мест и что могут принять только в шестой. Но нужно сдать экзамены по русскому языку и математике. Мы не сробели — согласились. Экзамены сдали успешно. Готовы были к первому сентября вернуться в Высокий Яр. Но этого не произошло.
Когда мы возвратились домой, то узнали, что в Воронихе открывается неполная средняя школа. Первого сентября мы были в Воронихе. Жили по соседству с Г. Плотниковым, 1930 года рождения. На фронтоне школы с улицы была большая, очень красивая звезда с гранями из стекольных секций-шипок.
В пятый класс набралось не менее ста человек (из всех поселков от Новой Бурки до Парбига). Всех приняли, образовав три пятых класса. Был открыт и один шестой класс. Школа начинала жить. Воронихинские учителя сплошь имели университетское образование. Но жизнь ее не была безмятежной: ее ожидали неприятности. В декабре стало известно, что школа не включена в бюджет. Нам объявили: чтобы школу не закрыли, нужно каждому ученику уплатить по 25 рублей. Половину этой суммы нужно уплатить сразу, остальное — потом.
После каникул нас набралось менее тридцати человек, один класс. Но школу не закрыли. Можно сказать, что мы ее спасли. К сожалению, Михаил выбыл. В его большой семье не нашлось денег, нужных на обучение. Но кто знает, может, это и к лучшему. Может, уже тогда, в 14 лет, он решил все делать сам, ни от кого не зависеть».
«В школу в деревню Ворониха за 15 километров ходили пешком. На неделю, а то и на две мать наготовит еды — и в дорогу. Определяли там на квартиры. Домой я ходил только раз в неделю — в воскресенье. Зимой тяжко было ходить, потому что по болоту ходили, по настилу из бревен. Голья то место прозывали. Трясина ужасная, иногда и брызжет оттуда гнилой водой. Там я и закончил школу — восемь классов. Это уж я девятый прибавил от себя.
А от родителей помощи в учебе и раньше не было, а теперь-то, когда взрослые были заняты исключительно выживанием на новом месте, и подавно. Какая там помощь, если Тимофей Александрович закончил всего два класса церковно-приходской школы, а Александра Фроловна грамоты и вовсе не знала».
Михаилу учеба давалась без затруднений. Учителя были в основном ссыльные политические переселенцы, люди грамотные, с университетским образованием и жизненным опытом. Не хватало учебников, отсутствовали тетради, писали на березовой коре. Очень интересно проходили занятия в технических кружках. Михаил увлекался физикой, геометрией и литературой.
«В нашей деревне даже велосипеда не было. Я пытался было сделать велосипед — но где возьмешь цепи и шестеренки? Тогда я, будучи школьником, решил создать вечный двигатель. Мне казалось, что не хватает всего-то малюсеньких шариков. Учителя были вроде грамотные, но я настолько запудривал им мозги, что они тоже стали разводить руками: вроде и будет двигатель работать, если найти такой подшипник.
Но лучше всего выходили эпиграммы и маленькие лирические послания одноклассницам.
Ходили мы в чем попало. Старшие сносят одежду — портной перешивал их для младших детей. Так и жили. Все самотканое было. Жизнь была нелегкой. Но как-то человек приспосабливается.
Вот как-то сгорели. На окраине села что-то случилось, и загорелся один дом. А был сильный ветер — все дома и выгорели. Деревянные, горят быстро. Днем это было. А мы в школе были за 15 километров. Нам сообщили, что пожар. Я скорей побежал. От дома осталась только печка. Все имущество сгорело. Наша улица подчистую вся сгорела, одни черные головешки торчали. Что удалось спасти — на другую улицу перетащили. Никто, правда, из людей не пострадал…
Народ как-то все переживает. Вот и отчим начал готовить летом бревна. Срезает, обрабатывает. Он умел деготь гнать. Из бересты, из коры гнал деготь. Использовали в качестве смазки. Потом по снегу зимой каждое бревно вытаскивали из леса. Так постепенно и навозили стройматериала. Затем доски стали пилить. В конце концов на том самом погорелом месте выстроили новый дом.
Шли годы. Из мечтателя-подростка я превратился в юношу — тоже еще мечтателя. Заканчивал учебу в последних классах школы по новому месту жительства. Начал задумываться над своей дальнейшей судьбой: кем быть? Всем почему-то казалось, что моя судьба предрешена: я непременно должен стать поэтом.
Стихи я начал писать еще в третьем классе. Трудно сказать, сколько всего было написано мною за школьные годы: стихи, маленькие четверостишия, дружеские шаржи. Сочинял и читал одноклассникам. Хорошо выходили лирические послания одноклассницам. Но были даже пьесы, которые исполнялись учениками нашей школы. В школе мне даже кличку дали — “Поэт”.
Блокнот и карандаш были моими постоянными спутниками днем и ночью. Иногда, неожиданно проснувшись в самую глухую пору, я доставал их из-под подушки и в темноте записывал рифмованные строки, которые утром едва мог разобрать.
С детства любил стихи Некрасова, просил почитать по вечерам брата Виктора или сестру Гашу. А еще читали Пушкина, Есенина, Беранже».
Иногда Михаилу хотелось написать такой текст, чтобы он превратился в песню. Находился постоянно в поиске новой идеи, интересной темы. А жизнь то и дело подбрасывала их.
Заметим, что день, в который родился Михаил Калашников, исторически богат на события и людей. Ровно за 300 лет до этого, в ночь на 10 ноября 1619 года, 23-летний французский математик и философ Рене Декарт пережил центральное событие своей жизни: в трех последовавших один за другим сновидениях он увидел все узловые моменты своей дальнейшей научной работы, а самое главное, новый раздел математики — аналитическую геометрию. В 1709 году в этот день русские войска разрушили Батурин — столицу гетмана Левобережной Украины И. Мазепы. А за 160 лет до появления на свет М. Т. Калашникова мир был отмечен рождением немецкого поэта и драматурга Иоганна Кристофа Фридриха фон Шиллера. В этот день также родились: французский композитор и органист Франсуа Куперен, народная артистка России, альтистка А. Е. Францева, киноактер Ричард Бартон.
Своим рождением этому дню обязаны отечественные ученые и конструкторы — видный ученый-радиотехник, один из основоположников отечественной кибернетики Аксель Иванович Берг, трижды Герой Социалистического Труда академик Андрей Николаевич Туполев, под руководством которого создано свыше ста типов военных и гражданских самолетов, создатель космических систем связи, телевидения и навигации Михаил Федорович Решетнев. Родился в этот день и американский авиаконструктор Джон Кнудсен Нортроп, идеи которого были использованы при создании бомбардировщика-невидимки В-2.
Интересно, что астрологи утверждают, будто рожденные 10 ноября (знак скорпиона) постоянно сталкиваются с серьезными изменениями как в самих себе, так и в тех материалах и продуктах, с которыми они работают. Им иногда приходится годами скрываться от внешнего мира. Может, кто-то и усмотрит в этом какую-то связь с биографией Калашникова, который долгое время был засекреченным конструктором. Он и сейчас часто повторяет: «Когда меня выпустили из подполья…».
Неудовольствие чьим-то поступком Калашников выражает своеобразно: долго бурчит по этому поводу, высказывая провинившемуся свои претензии. В таких случаях друзья на Калашникова не сердятся, так как знают: зря он никого не обидит.
Удивительная судьба Михаила Калашникова была определена не только звездами, но и его фамилией. Фамилия Калашников ведет историю из центральных областей Древнерусского государства, входит в число старинных русских фамилий, образованных от мирского имени родоначальника. Как пишет в своих трудах по ономастике известный историк-лингвист Юрий Федосюк, «прозвание Калашников получали дети по именованию рода занятий отца — пекаря и продавца калачей. Надо сказать, что державшие лавки в калашных рядах люди были всегда довольно состоятельной прослойкой общества в крупных городах. Имя Калач или Калаш родители могли дать и новорожденному сыну. Наши предки верили в то, что имя может повлиять на судьбу ребенка, и старались назвать его таким именем, которое помогло бы ему в жизни. Родители, называвшие сына Калашом, желали ему безбедной и сытной жизни».
В старорусских документах значатся: Борис Калашников (г. Новгород, 1608 год) — учитель, преподавал грамматику дворянским детям; Никита Калашников (г. Можайск, 1644 год) — иконописец; Василий, Калаша сын (г. Тотьма, 1660 год) — крестьянин.
Фамилия Калашников, несомненно, является одним из памятников фольклора, древних обычаев и традиций. Самый известный до сих пор исторический персонаж — купец Калашников, собирательный образ «русской рати», воспетый М. Ю. Лермонтовым в 1838 году в поэме «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова».
Впоследствии фамилию прославил Иван Тимофеевич Калашников (1797–1863) — беллетрист, первый бытописатель провинциальной жизни, родоначальник сибирского исторического романа. В различное время был служащим государственного коннозаводства в Иркутске, советником Тобольского губернского правления, тайным советником МВД. Отец будущего писателя Тимофей Петрович оставил написанные ясным, выразительным стилем записки «Жизнь незнаменитого Тимофея Петровича Калашникова». Записки охватывали жизнь семьи Калашниковых с 1762 по 1794 год, в них приводятся яркие картины быта, общественные события, свидетелями которых оказался автор.
В 1823 году И. Калашников переехал из Иркутска на жительство в Петербург. Написал несколько романов и повестей: «Дочь купца Жолобова», «Камчадалка», «Изгнанники», «Жизнь крестьянки». Неизданные при жизни «Записки иркутского жителя» впервые увидели свет в журнале «Русская старина» за 1905 год. Печатал И. Калашников и стихи. Первые его книги получили одобрение А. С. Пушкина, И. А. Крылова, В. К. Кюхельбекера, Н. А. Некрасова. Критики прозвали Ивана Калашникова русским Купером. Обремененный обязанностями довольно крупного чиновника, вынужденный ради обеспечения семьи трудиться в нескольких местах сразу, он не находил ни времени, ни сил, чтобы более серьезно заняться литературным творчеством.
В своих произведениях Калашников выступал как историк, лингвист, географ и этнограф. Он точно и образно нарисовал важные события, связанные с присоединением Сибири, первые шаги по освоению Камчатки и выход первопроходцев к Тихому океану. Воспроизвел картины быта провинциальных чиновников, мещан, крестьян, казачества, героическую защиту крепости Албазин; дал характеристику губернаторов Восточной Сибири (И. Пестеля, Н. Трескина, М. Сперанского). И. Калашников первым из писателей отразил в своих произведениях жизнь коренных обитателей Сибири, причем показал не только их отсталость в хозяйственном и культурном отношении, но и лучшие черты, отличающие их: прямоту, честность, высокое отношение к воинскому долгу, национальное достоинство и естественность поведения.
А вот и интересная параллель. В 1841 году Иван Калашников написал роман «Автомат», в котором дьявол превращает человека в послушное орудие злой воли. Ознакомимся (в пересказе) с небольшим отрывком из этого произведения.
В горячечном бреду молодому герою Евгению представляется, что он слушает лекцию профессора, который рассуждает так: «Человек есть автомат. Великие учителя Германии, наконец, открыли глаза слепому человечеству. Отныне обязанностью человека должно быть наслаждение, целью его действий — земное блаженство, его собственное “я”. Прочь добродетель, любовь к ближнему, великодушие. Нам нечего думать о других…»
Потрясенный герой горячо возражает, но вокруг него люди-автоматы, потерявшие совесть. Они с восторгом слушают богохульные рассуждения, скверно себя ведут, а профессор тут же убеждает Евгения, что он — как все. В результате герой совершает убийство, и алчность к деньгам поглощает его. «Божеское правосудие для меня не страшно!» — восклицает Евгений и в тот же миг начинает падать в бездну, на дне которой пламя геенны огненной…
«Душа его замерла, но вдруг светлый ангел в последнее мгновение слетел к нему на помощь. — Ты спасен, — сказал он. — Возвращайся на землю и раскайся в своем заблуждении… Надейся на милосердие Творца. К нему единому прибегай в своих скорбях…»
Из книги А. Ужанов «Михаил Калашников» (Серия ЖЗЛ, 2009)