какую страну есенин посещает в 1924 1925 годах

10.12.202212.12.2022 admin 0 Comments

Был ли Есенин в Персии

Существуют мнения о том, что Есенин мог побывать в Персии (Иране).

Поездка Есенина в Иран могла бы состоятся во время Гилянской революции.

История Гилянской революции начиналась в мае 1920, когда Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Федора Раскольникова и Серго Орджоникидзе направилась в Энзели (Персия), с целью возвращения российских кораблей, которые увели в Персию эвакуировавшиеся из российских портов белогвардейцы. В результате последовавших боевых действий белогвардейцы и занимавшие Энзели английские войска отступили. Воспользовавшись военной победой, в начале июня, вооружённые отряды революционного движения дженгалийцев под командованием Мирзы Кучек-хана захватили город Решт — центр остана Гилян, после чего здесь была провозглашаена Гилянская Советская Республика.

Блюмкина направили в Персию, где он участвовал в свержении Кучек-хана и приходу к власти хана Эхсануллы, которого поддержали местные «левые» и коммунисты. В боях Я.Блюмкин шесть раз был ранен. После переворота Блюмкин участвовал в создании Иранской коммунистической партии (на базе Социал-демократической партии Ирана «Адалят»), стал членом её Центрального комитета и военным комиссаром штаба Красной Армии Гилянской Советской Республики Именно Блюмкин представлял Персию на Первом съезде угнетённых народов Востока, созванном большевиками в Баку.

В сентябре 1920 г. правительство РСФСР принимает решение о сворачивании своей военной операции в Персии и приступает к переговорам с шахским правительством. К началу сентября 1921 года, в соответствии с подписанным в феврале советско-иранским договором, советские войска были полностью вывоедены из Гиляна. Через два месяца в результате внутренней борьбы за власть и наступления шахских войск Гилянская Советская Республика (к тому времени — Персидская Советская Социалистическая Республика) потерпела поражение.

В Гилянской революции, Советские ревлюционеры нанесли огромный моральный и материальный урон России, и их деятельность рассматривалась в военных судах времён сталинских репрессий.

Во время поездки на Кавказ осенью 1924 года, Есенин написал произведения «Письмо к женщине», «Русь уходящая», «Русь бесприютная», «Письмо Деду», «Ответ», «Стансы», «Метель», «Весна», «На Кавказе», «Поэтам Грузии», «Баллада о двадцати шести»,»Цветы», стихи из цикла «Персидские мотивы», «Анна Снегина».

В Баку, Тифлисе, Батуме Есенин опубликовал значительное число стихотворений, поэм.

Теоретически, существовала возможность того, что Есенин мог посетить Персию ( Иран ) с июня по август 1920 года, однако никаких данных о такой поездке нет.

Источник

LiveInternetLiveInternet

—Цитатник

Вообще-то чернобривцы у нас считаются лекарством для поджелудочной, они даже сахар при диабете пон.

Смех смехом, но этот человек в девяностые подвизался у руля нашего государства. ✨З.

—Музыка

—Метки

—Рубрики

—Фотоальбом

—Всегда под рукой

—

—Поиск по дневнику

—Подписка по e-mail

—Интересы

—Друзья

—Постоянные читатели

—Статистика

О пребывании Сергея Есенина в Баку.

Имя одного из замечательных лириков ХХ века Сергея Есенина
известно не только в нашей стране,но и далеко за ее пределами.

Видя метания, сомнения Есенина, Чагин приглашает его в Баку. Есенин с удовольствием принимает приглашение, ему очень хочется посетить Кавказ, о чем он говорит в своем стихотворении «Кавказ»
Издревле русский наш Парнас
Тянуло к незнакомым странам,
И больше всех лишь ты, Кавказ,
Звенел загадочным туманом.

В сентябре 1924г Есенин приезжает в Баку и заходит к Чагину, но не застает его и оставляет ему записку: «Я приехал, заходил к вам. Пожалуйста, найдите меня в отеле «Новая Европа».

На страницах этой газеты было опубликовано около 60 стихотворений Есенина. Есенин не пропускал ни одного заседания кружковцев и не раз выступал на них со своими новыми стихами.

Чагин пишет об этом:»В такие минуты Есенина было не узнать. Сине-голубые глаза его горели огнем, светло-соломенные волосы буйно разметались по лбу, а обаятельная улыбка действовала притягающе».

Первый приезд Есенина 20 сентября 1924г. совпал с шестилетием гибели 26 бакинских комиссаров. Есенин еще в Москве признавался Чагину, что эта тема волнует его и Чагин дал ему материалы о гибели комиссаров. Есенин на всю ночь закрывается в рабочем кабинете Петра Ивановича, а утром Чагин находит его спящим на диване.
На столе лежала, написанная им за ночь «Баллада о 26»
Пой песню, поэт, пой,
Ситец неба такой голубой.
Море тоже рокочет песнь.
26 их было, 26.

Баллада была напечатана в газете «Бакинский рабочий» 22 сентября 1924г и ее Есенин читал на митинге на площади Свободы.

В свой первый приезд Есенин жил в Баку несколько дней, затем уехал в Тифлис и в Батуми.Он пишет редакционному работнику, журналистке и близкому другу Галине Бенеславской, которая вела его дела в Москве:

«Сижу в Тифлисе. Отсюда поеду в Тегеран. первая попытка проехать в тавриз не удалась. Из Персии напишу подробнее. Работается здесь дьявольски хорошо. Я чувствую себя просветленным, не надо мне этой шумной, крикливой славы, не надо построчного успеха. Я понял. что такое поэзия».
Познакомившись с необычайной природой Кавказа, с экзотикой Востока, поэт отдаляется от своей печальной жизни и творческой драмы, радуется приобретению душевного спокойствия, свободные и счастливые дни вдохновляют его. Друзья бережно относятся к нему. Крепнет его дружба с П.И. Чагиным.

Все, кто знал Чагина, называли его «Выручагин». Чагин старается не спеша, незаметно (никакого нажима Есенин бы не потерпел) познакомить поэта с трудовой жизнью Баку. Он ездит с ним по промышленным предприятиям, по стройкам. Есенин пишет:

Дни,как ручьи, бегут
В туманную реку.
Мелькают города,
как буквы на бумаге.
Недавно был в Москве,
А нынче вот в Баку.
В стихию промыслов
Нас посвящает Чагин.

Улеглась моя былая рана,
Пьяный бред не гложет сердца мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.

В конце мая 1925г Есенин возвращается в Москву. В письме сестре Екатерине он пишет:
«Случилось многое, что полностью переменяет мою жизнь. Я женюсь на Софье Андреевне Толстой (внучке Льва Николаевича Толстого).»

Есенин очень любил музыку тара, он мог часами слушать народные мотивы на этом инструменте. А прослушав Баяты Шираз на меджлисе Физули, он был просто восхищен.

Именно в Мардакянском дендропарке родились прекрасные стихи, которые впоследствии вошли в цикл «Персидские мотивы».

И вот настает время покидать Баку. Есенин торопится в Москву, где готовится издание его собрания сочинений. Ему грустно покидать гостеприимный город, друзей. Уезжая, он пишет стихотворение «Прощай, Баку!»

Прощай, Баку! Тебя я не увижу.
Теперь в душе печаль, теперь в душе испуг.
И сердце под рукой теперь больней и ближе.
И чувствую сильней простое слово: друг.

Музей С.Есенина на территории Дендрария

В музее

Сегодня на месте бывшей дачи Муртузы Мухтарова находится Мардакянский дендрарий Национальной Академии наук Азербайджана. А на территории дендрария в небольшом трехкомнатном павильоне располагается дом-музей Сергея Есенина.
О работе музея рассказывает его директор Назакет Ибадова.

Каждый год 3 октября мы отмечаем день рождения Есенина. Этот праздник доставляет всем большую радость. Если даже мы ничего и не запланируем, все равно сюда придут люди – поэты, литературоведы, студенты, школьники, просто любители поэзии и поклонники творчества Есенина. Обязательно бывают представители российского посольства. Праздник проводится на русском языке.

Низко кланяюсь народу Азербайджана за сохранение светлой памяти о Великом Есенине. Верю в дружбу славянского и восточного народов. Мы так близки по душе, по песне, поэзии.
С уважением, Владимир Мирошниченко, бортинженер самолета АН-124 («Руслан»), г. Киев.
15.06.2003 г.

Сердечно тронут, что годы лихолетья не смели память азербайджанского народа, его любовь к великому поэту России Сергею Есенину.
Исполнитель роли С. Есенина в фильме «Пой песню, поэт» народный артист России Сергей Никоненко.

Кюбре Ханум!
Милые, дорогие мои, хорошие.
Низкий поклон Вам за Гения Земли Русской.
Берегите себя и память о нем.
Искренне Ваш С. Безруков (исполнитель роли Есенина).
3.11.05 г.

Делегация Российской академии наук с большим удовольствием посетила музей Сергея Есенина.
Нам очень приятно, что в Азербайджане и в России очень ценят великих поэтов.
Вице-президент РАН академик А.Ф. Андреев.
07.10.2006 г.

Рубрики:

Баку
Знаменитости

Метки: С Есенин баку

Процитировано 3 раз
Понравилось: 5 пользователям

Источник

«Персидские мотивы»: образ милой Шаганэ в лирике Сергея Есенина

Как-то мы рассказывали об истории создания стихотворения «Шаганэ ты моя, Шаганэ…». Сергея Есенина вдохновила на написание этих строк встреча, оставившая в его сердце светлые и теплые воспоминания. Сегодня нам хотелось бы более подробно рассмотреть цикл стихотворений «Персидские мотивы», в котором не раз встречается образ «милой Шаганэ».

Сергей Есенин. Фото: stihi.ru

«Персидские мотивы» были написаны Сергеем Есениным во время нескольких его поездок на Кавказ — с осени 1924-го по август 1925 года. Поэт никогда не бывал в Персии, но был увлечен персидской поэзией.

В первой четверти XX века русские переводчики активно обращались к поэзии Омара Хайяма и Саади. Их произведения были уже достаточно широко представлена на русском языке. Под очарование их строк вряд ли мог не попасть и Есенин. С творчеством Фирдуоси он, возможно, познакомился по переводам избранных мест из «Шахнамэ», а также по балладе Генриха Гейне «Поэт Фирдуси» в переводе Льва Мея.

В 1920 году Есенин поездом добирается до Кавказа. В 1921-м он приезжает в Ташкент в дни праздника Ураза-байрам. В 1924-м поэт предпринимает новую поездку на Кавказ, а оттуда — ставит цель увидеть Персию. Помогал ему в этом предприятии Пётр Чагин, близкий друг Есенина и в те годы редактор газеты «Бакинский рабочий». Проводя время в ожидании своего дальнейшего путешествия, Сергей Есенин жил то в Баку, то в Тифлисе. Побывать в Персии поэту так и не удалось.

По воспоминаниям писателя Николая Вержбицкого, Есенин был очарован книгой «Персидские лирики X–XV веков»: «Он ходил по комнате и декламировал Омара Хайяма».

В октябре 1924 года Сергей Есенин пишет первые два стихотворения будущего цикла «Персидские мотивы» (всего в него в дальнейшем войдут 15 стихотворений) — «Улеглась моя былая рана…» и «Я спросил сегодня у менялы…». Тогда же листки рукописи со стихотворениями были им отправлены Галине Бениславской, его другу и литературному секретарю.

В декабре Есенин, уже ранее предпринимая попытку попасть в Константинополь, вновь загорается этой идеей. С этой целью он отправляется в Батум. Поездка в Константинополь вновь не удается.

Во время своего пребывания в Батуме зимой 1924/1925 года Есенин и знакомится с Шаганэ Тальян, учительницей литературы, ставшей прообразом персиянки Шаганэ. В воспоминаниях Шаганэ Нерсесовны, которые мы можем прочитать в книге Владимира Белоусова «Сергей Есенин» (глава «Шаганэ ты моя, Шаганэ…»), узнаем об их первой встрече.

Шаганэ Тальян. Фото: libmir.com

«Как-то в декабре 1924 года я вышла из школы и направилась домой. На углу я заметила молодого человека выше среднего роста, стройного, русоволосого, в мягкой шляпе и в заграничном макинтоше поверх серого костюма. Бросилась в глаза его необычная внешность, и я подумала, что он приезжий из столицы.

…В Батуме я снимала одну комнату вместе с сестрой Катей, 23-летней девушкой, тоже учительницей. Нашей непосредственной соседкой была массажистка Елизавета Васильевна Иоффе, которая дружила с нами, особенно с Катей. Она знакома была с Повицким, журналистом.

В тот же день вечером Иоффе ворвалась к нам в комнату со словами: „Катра, Катра, известный русский поэт хочет познакомиться с нашей Шаганэ“. Есенин с Повицким были в это время у нее. Мы пошли. От нас и гостей в крохотной комнатке Иоффе стало невозможно тесно. После того как мы познакомились, я предложила всем идти гулять в парк. Больше подробностей этой первой встречи я не могу вспомнить.

На следующий день Есенин с Повицким опять зашли и предложили нам принять участие в литературном вечере, где мы могли бы встретить и других их знакомых. Вечер должен был состояться на квартире Повицкого, в которой жил и Есенин. Мы решили прийти.

…На следующий день, уходя из школы, я опять увидела его на том же углу. Было пасмурно, на море начинался шторм. Мы поздоровались, и Есенин предложил пройтись по бульвару, заявив, что не любит такой погоды и лучше почитает мне стихи. Он прочитал „Шаганэ ты моя, Шаганэ…“ и тут же подарил мне два листка клетчатой тетрадочной бумаги, на которых стихотворение было записано. Под ним подпись: „С. Есенин“».

Впервые образ персиянки Шаганэ мы встречаем в стихотворении «Шаганэ ты моя, Шаганэ…». Лирический герой Есенина обращается к ней, как к своему другу, которому он может поведать свои печали, рассказать о своей родине, о той девушке, которая так ему напоминает ее.

Далее мы встречаем Шаганэ в стихотворении «Ты сказала, что Саади…». В нем Есенин восхищается ее красотой, говорит о своих чувствах.

Ты сказала, что Саади
Целовал лишь только в грудь.
Подожди ты, Бога ради,
Обучусь когда-нибудь!

Ты пропела: «За Ефратом
Розы лучше смертных дев».
Если был бы я богатым,
То другой сложил напев.

Я б порезал розы эти,
Ведь одна отрада мне —
Чтобы не было на свете
Лучше милой Шаганэ.

И не мучь меня заветом,
У меня заветов нет.
Коль родился я поэтом,
То целуюсь, как поэт.

В стихотворении «Голубая родина Фирдуси…» лирический герой прощается с Персией и своей Шаганэ, но обещает сохранить память о ней навек. Вот отрывок из него:

Я сегодня пью в последний раз
Ароматы, что хмельны, как брага.
И твой голос, дорогая Шага,
В этот трудный расставанья час
Слушаю в последний раз.

Далее Есенин возвращается к «милой Шаганэ» в стихотворении «Руки милой — пара лебедей…», посвященном любви. В нем поднимается тема несовместимости чувства любви и пути поэта.

Я не знаю, как мне жизнь прожить:
Догореть ли в ласках милой Шаги
Иль под старость трепетно тужить
О прошедшей песенной отваге?

Шаганэ Тальян вспоминала о последней встрече с Есениным: «Вечером, накануне отъезда, Сергей Александрович пришел к нам и объявил, что уезжает. Он сказал, что никогда меня не забудет, нежно простился со мною, но не пожелал, чтобы я и сестра его провожали. Писем от него я также не получала».

В «Персидских мотивах» Есенина в последний раз мы встречаем образ прекрасной персиянки в стихотворении «Отчего луна так светит тускло…».

Источник

Глава восемнадцатая Чтоб не дружить вовек с богемой… Осень 1924 – март 1925

Такого читательского успеха, какой выпал на долю «Персидских мотивов», Есенин не ожидал. Восточную сказку про любовь ласкового уруса и прекрасной персиянки он сочинял почти «ради шутки» и на Кавказ убежал из Москвы вовсе не для того, чтобы здесь, в Тифлисе, Баку, Батуми, собирать по крупицам остатки «пестрой азиатчины». После возвращения из заграничного путешествия Есенин, сделав отчаянную попытку сломать себя, чтобы избавиться от унизительного литзванья «попутчик», чтобы стать настоящим, а «не сводным сыном в великих Штатах СССР», написал (в 1924 году) несколько вполне лояльных к советской власти вещей: «Балладу о двадцати шести», «Поэму о тридцати шести», «Песнь о Великом походе». Конечно же их немедленно напечатали. Сначала в периодике и молнией – отдельным изданием (сборник «О России и революции»). Реакция на эту акцию была бурной. В пролетарском лагере ликовали: в нашем полку прибыло. На другом берегу злорадствовали. Дескать, обвинял всех, скопом, в подхалимстве, а сам прямо-таки пресмыкается. Но Есенин не подхалимничал и не подделывался под новосоветский тон. Ему и в самом деле, после знакомства сначала с Троцким, потом с Петром Чагиным, а через него с Кировым и другими высокими лицами кавказских правительств первого призыва, которые оказались не монстрами, а очень даже недурными внутри себя людьми, показалось, что и он сможет отдать «атакующему классу» не только душу, но и лиру. Впечатлял, чего уж скрывать, и пример главного соперника – Маяковского, наступившего из высших государственных соображений на горло собственной песне. И что же? Что же в итоге вышло? Вроде бы добился своего: вырвался из попутчиков. Вот только творческого удовлетворения не было. Победа была пиррова. Галина Артуровна пытается его (в «Воспоминаниях») оправдать: «До сих пор вспоминаю с содроганием халтурную книжку “Стихи о России и революции”. Но делать нечего: старики в деревне без денег, у меня нескончаемый аванс, мы изнемогали от вечного добывания денег».

Есенин оправдывать себя не хотел. Чтобы выйти в настоящие победители, надо было создать вещь не просто современную и лояльную, но и художественно совершенную. Впрочем, оправдывать его Галина Артуровна стала потом, после всего. А в 1924-м все-таки осторожно заметила в одном из писем, что Сергей Александрович «перестал отделывать стихи». Есенин терпеливо объяснил: «Не говорите мне необдуманных слов, что я перестал отделывать стихи. Вовсе нет. Наоборот, я сейчас к форме стал еще более требователен. Только я пришел к простоте… Путь мой, конечно, сейчас очень извилист. Но это прорыв». Есенин, как всегда, точен, но не буквально, а по существу. И «Баллада о двадцати шести», и «Поэма о тридцати шести», и «Песнь о великом походе» были не только данью уважения тем, кто «защищал великую идею», но и прорывом к эпосу, попыткой проверить себя в сражении с «большой эпическою темой». Та же проблема, кстати, и в то же самое время встала и перед Пастернаком. В 1924-м (№ 1 журнала «Леф») он опубликовал первую редакцию поэмы «Высокая болезнь», где есть такие строки: «А позади, а в стороне Рождался эпос в тишине». Попытка прорыва к эпосу – в известном смысле тоже «высокая болезнь», причина которой – стыд за свое «лирическое нытье», за «позорное» несовпадение «интеллигента» (то ли «героя», то ли «идиота»!) с общим всем «миропорядком». В случае с Пастернаком «высокая болезнь» (эпический синдром) оказалась хронической, и каждое ее обострение сопровождалось еще одной попыткой преодолеть сопротивление не поддающегося прирожденному лирику материала. Опубликовав «Высокую болезнь», он тут же усадил себя за работу над романом в стихах («Спекторский», 1924–1927), за которым последовали «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Фактически Пастернак совладал с «большой эпическою темой» лишь в большой романной прозе «Доктора Живаго». Есенин «отделался» от «демона эпоса» гораздо раньше, и не прозой, а стихами – в «Анне Снегиной».

Известный грузинский поэт Тициан Табидзе свидетельствует, что в первый же день по приезде в Тифлис (осенью 1924 года) Сергей Александрович прочел ему «Возвращение на родину». И, думается, не случайно: «Возвращение…» – первый пробный эскиз к поэме «Анна Снегина», которую он начал писать в уме, видимо, еще летом 1924-го после поездки в Константиново. Второй эскиз – «Русь уходящая» – написан уже в Тифлисе, осенью.

Есенина с отрочества тянуло к толстовским и лермонтовским «загадочным туманам» Кавказа. Но только осенью 24-го он наконец-то приехал сюда надолго. И не только для того, чтобы рассеяться, отвлечься, отдохнуть, освежить душу грузинским гостеприимством и южным, уже нежарким осенним солнцем, а с надеждой, что здесь, за хребтом Кавказа, совладает с «большой эпическою темой», «чтоб, воротясь опять в Москву… прекраснейшей поэмой Забыть ненужную тоску И не дружить вовек с богемой». Конечно, и в Тифлисе многое отвлекало от большой работы; после крупного бильярдного проигрыша хотел было даже вернуться в Москву. К счастью, настроение очень скоро переменилось, и Сергей Александрович переехал в Батум.

Батум. 14.12.1924. Галине Бениславской:

«Работаю и скоро пришлю вам поэму, по-моему, лучше всего, что я написал».

Батум. 17.12.1924. Ей же:

«Работается и пишется мне дьявольски хорошо».

Зима 1924–1925 года на Черноморском побережье Кавказа выдалась холодной и снежной. Было не только холодно, но и скучно, и все равно – работалось: «Я скоро завалю вас материалами. Так много и легко пишется в жизни очень редко». (Из письма к Г. А. Бениславской.) Есенин по неделям не выходит из батумской квартирки Льва Повицкого, куда перебрался из ледяной и слишком уж грязной гостиницы. Но и здесь – холодина. Субтропический Батум не приспособлен к резким отклонениям от климатической средней нормы. Руки мерзнут так, что Есенин вынужден бросить карандаш и писать стихи «в уме». Еще недавно поэт опасался, что жизненного опыта – впечатлений, какие он лично вынес из «сонма бурь», хватит на большую поэму. Хватило! И воспоминаний, и творческой воли. И все помогало: и тифлисское веселье, и батумская скука.

Подобно Пастернаку в «Докторе Живаго», написанном в традициях русского классического романа, Есенин в «Анне Снегиной» сознательно впадает в «ересь неслыханной простоты» – пишет поэму из крестьянской жизни в духе Некрасова. Как и в хрестоматийном стихотворении Некрасова «Крестьянские дети», герой «Анны Снегиной», тоже поэт, возвращается в родную деревню отдохнуть и поохотиться. И Есенин делает все, чтобы его читатель про это вспомнил. Впрочем, особых усилий не требуется. «Крестьянских детей» заучивали наизусть в первом же классе сельских школ.

Опять я в деревне, хожу на охоту,

Пишу мои вирши, живется легко.

Вчера, утомленный ходьбой по болоту,

Забрел я в сарай и заснул глубоко.

Все лето провел я в охоте…

Однажды, вернувшись с тяги,

Разносчик болотной влаги,

Меня просквозил туман.

По-прежнему с шубой овчинной

Иду я на свой сеновал…

По-некрасовски «значно» («Неелово, Горелово, Неурожайка тож», «Кому на Руси жить хорошо») названы у Есенина деревни, в которых развертывается действие поэмы: богатое и справное Радово, бедные и неблагообразные Криуши.

Сергей Александрович сам определил срок, к которому прекраснейшая поэма должна быть окончена: до мая 1925 года. Однако творческое напряжение было столь сильным, что он неожиданно «перевыполнил план». 20 января, собрав черновики и перечитав образовавшуюся «золотую словесную груду», «батумский отшельник» увидел, что работа практически завершена. С почти готовой «Анной Снегиной» Есенин уже не мог усидеть ни в скучном Батуми, ни в веселом Тифлисе.

Первое публичное чтение «Анны Снегиной» состоялось весной 1925 года в Москве, в Доме Герцена, и обернулось не триумфом, а провалом. Литераторы, заседавшие в президиуме, о прочитанном отозвались с подчеркнутым холодком. Еще равнодушнее прореагировала пресса: за полгода – всего несколько беглых и невыразительных заметок в провинциальных газетах. Неужели случайность? Или критика чего-то не поняла? Увы, критика все поняла правильно. Это автор поэмы еще не понимает, что, вопреки первоначальному намерению, написал не о торжестве советской идеологии, а о разоре, погибели веками стоявшего крестьянского мира. А, может быть, и он все-все понял, потому и твердит, что «Анна Снегина» – «лучше всего», что он написал? Может, только работая над этим текстом, наконец-то сообразил, куда, в какую бездну несет его Россию «рок событий»! Или все-таки еще надеется, что его Слово, его Свидетельство могут изменить гаснущий удел хлебороба («удел хлебороба гас»), ежели там, в верхних эшелонах советской власти, прислушаются к мнению «последнего поэта деревни»? Ведь он писал правду, одну правду и ничего, кроме правды. Приезжая в 1924 году в Константиново чаще, чем обычно – родители начали строить новый дом, а он как единственный сын считал себя обязанным помочь старикам, – Есенин с тревогой убеждался: власть на земле забирают в ухватистые, но бестолковые руки бездельники и негодяи. Один такой новый советский выведен в «Анне Снегиной»:

У Прона был брат Лабутя,

Мужик – что твой пятый туз:

При всякой опасной минуте

Хвальбишка и дьявольский трус.

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Но оно слишком уж зацитировано. Поэтому дополню его воспоминаниями Галины Бениславской о последней, в начале июня 1925-го, поездке Есенина (большой дружеской компанией) в Константиново на свадьбу двоюродного брата. Свадьба была бестолковой и слишком пьяной, но на другой день Есенин все-таки предложил Галине Артуровне показать известные ей по «Анне Снегиной» места:

«Вбежали на паром, а с того берега лошадей перевозят. “Поедем на хутор, хочешь, верхом поедем?” – спрашивает С. А. Взяли лошадей… Я пустила галопом, оглядываюсь: С. А. трусит на своей лошади, и, видно, удовольствие это небольшое. Подождала. “Знаешь, на ней очень больно ехать”. Предложила поймать из табуна другую, но он не сумел поймать. Наконец встретили конюха на оседланной лошади, забрали у него и поехали. Но через пять минут С. А. слезает, чтобы напиться воды, а потом вдруг ложится на землю: ему худо стало, от тряски очевидно. Попросил, чтобы я сошла с лошади к нему, и лег ко мне на колени головой. Начался дождь, земля совершенно сырая, С. А. почти не одет. Я чувствую, что беда. Начинаю подзадоривать его: “Ну, скис как баба, вставай и сейчас же садись на лошадь…” С. А. открывает глаза и вдруг с такой обидой и болью, как будто я невесть что сказала: “И ты, и ты ничего не понимаешь. Не надо, не буду на твоих коленях. Вот она, родная, все поймет” – и ложится головой на землю, мокрую и холодную. Я отвязываю свою лошадь и во всю мочь мчусь к пастухам… Слушайте, там Серега Есенин свалился с лошади… с сердцем припадок. Давайте телегу, довезти его домой. Хотя бы один пошевелился… Обругала их от души сволочами и еще как-то. Тогда зашевелились. Обещали сейчас приехать… Поскакала туда, где остался С. А. Подъезжаю – ни его, ни лошади. Мчусь дальше по дороге. Едет мой С. А. шажком, ногами подбалтывает. “Ты куда?” “Домой”. “Да дом-то в другой стороне…” Во всей этой истории, кроме ужаса за С. А. с его чахоткой, всплыло осознание того, как С. А. отвык от деревни – ни верхом ехать, ни лошадь из табуна поймать не может, – и какой он чужой своим деревенским… Так, любопытство к его выходкам, и больше ничего».

Запись сделана при жизни Есенина, да еще и в тот момент, когда Галина Артуровна еще многого в нем и в самом деле не понимала. А что можно понять, если всего через десять дней Екатерина, все еще гостившая у родителей в деревне, получит от брата поразившее всех и тогда и теперь письмо: «Дорогая Екатерина! Случилось очень многое, что переменило и больше всего переменяет мою жизнь. Я женюсь на Толстой и уезжаю с ней в Крым. Перед отъездом я должен с тобой поговорить… Приезжай, не задерживаясь».

Потом, после всего, многое, конечно, прояснится – из того, житейского и слишком человеческого, что раньше, до «Англетера», не представлялось трагически безвыходным. Похороны Есенина, на которые Галина не поспела, сделали ее «глазам какой-то надрез», и «прозревшие вежды» наконец-то разглядели то, чего она не то чтобы не замечала, но почему-то не считала главной причиной его «смертной тоски»:

«Житейские тяготы. Нужна квартира, а ее нет. Нужны деньги – из-за них приходится мыкаться по редакциям. И при этом со всех сторон долги и со всех сторон требуют и требуются деньги: старикам, сестрам, Толстой; наконец, в это же время З. Н. потребовала на Танечку сразу 1000 рублей. А деньги в Госиздате приближаются к концу; за семь месяцев были уже получены, осталось еще 4–5 месяцев. А дальше? Опять мытарства по журналам из-за построчного гонорара? Ведь в Госиздат продано все. Никаких книг он в течение 2-х лет издавать не мог. А прожить на гонорар за новые вещи было трудно, да и вещей этих не было. А тут еще – некуда голову прислонить. Толстую не любил, презирал и, убедившись в этом, разошелся; своего дома нет. Жить по знакомым с его состоянием он не мог. И в конечном счете – некуда деться. Сел – подытожил, что ждет в будущем и ради чего можно принять это?»

Прояснилось, но не все. Вот и брачный союз Сергея с Софьей Толстой Бениславская объясняет ревниво и неглубоко, по-бабьи: не любил, а женился, не связывая этот поступок с их, ее и Есенина, отношениями. На самом же деле в цепи обстоятельств, стечение которых довело психологическую депрессию поэта до последней крайности, и разрыв с Галиной Артуровной, и женитьба на Софье Толстой, дочери Андрея, любимого сына Льва Николаевича Толстого, сыграли далеко не последнюю роль. И не поврозь, а в самой прочной «узловой завязи».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Портал для модниц и красавиц

какую страну есенин посещает в 1924 1925 годах

Был ли Есенин в Персии