как объяснить родителям что селфхарм
«Ты режешь себя»? Как правильно говорить с близкими о селфхарме
Говорить с людьми о том, что они наносят себе физические повреждения, сложно, особенно если это родные или друзья. Какими словами? Какими фразами можно помочь, а какими — навредить? Издание Self ответило на эти вопросы и подготовило пять полезных фраз, которые можно сказать другу, калечащему себя, и три — которые нельзя говорить ни при каких обстоятельствах. А СПИД.ЦЕНТР публикует перевод.
Селфхарм или самоповреждение — это нездоровый механизм облегчения эмоциональных страданий, гласит определение Национального альянса по психическим заболеваниям (NAMI).
Чаще всего люди наносят сами себе повреждения, чтобы освободиться от сильных чувств, которые они не умеют выражать другими способами. Еще селфхарм может быть следствием попыток выйти из состояния эмоционального онемения, унять тревожные воспоминания, попросить о помощи, наказать себя или ощутить чувство контроля, согласно описанию Национальной библиотеки медицины США.
Учитывая, что каждый отдельный сценарий селфхарма имеет свои особенности, дать какой-то универсальный совет слишком трудно. То, как человек будет решать этот вопрос, во многом зависит от конкретной ситуации. Тем не менее специалисты по психическому здоровью могут дать несколько рекомендаций — как стоит и как не стоит начинать такой разговор.
Прежде чем что-нибудь сказать, надо выбрать подходящий для обоих момент
«Куй железо, пока еще не горячо», — говорит Илэйна Зендеги, доктор психологических наук из Школы медицины Икана медцентра Маунт-Синай. Это значит, что не надо набрасываться на друга или близкого, как только он переступил порог дома после утомительного рабочего дня или когда у него явно дурное настроение. Также следует учитывать и локацию разговора: «Выберите место, подходящее для спокойной беседы, ведь это разговор не из легких».
Зачастую, когда выясняется, что близкий человек действительно подвержен селфхарму, первая инстинктивная реакция — шок, ужас или огорчение. Но, как бы то ни было, тот, кто хочет оказать помощь и поддержку, не должен драматизировать или осуждать, реагировать надо спокойно, советует Джоан Фримен, магистр психологических наук, основатель некоммерческих центров предотвращения самоубийств и селфхарма в Ирландии и Нью-Йорке.
Вот что следует говорить:
1. «Я заметил у тебя на руке раны, меня это беспокоит, я переживаю за тебя. Ты наносишь себе повреждения?»
Если ваш друг не рассказывал вам о селфхарме, но вы это подозреваете, начните разговор прямо и просто, рекомендует Зендеги. «Опишите, что вы заметили, объясните, почему вас это беспокоит, почему вызывает тревогу, и задайте прямой вопрос».
Если страшно задать прямой вопрос, можно спросить обобщенно, например: «Что с тобой происходит?». Вероятно, человек сам захочет поделиться. Но может статься, что он солжет или ответит уклончиво, в любом случае важно дать человеку возможность рассказать о селфхарме без принуждения, ведь это может стать его первым шагом на пути к выздоровлению, считает Памела Кантор, клинический психолог и экс-президент Американской ассоциации суицидологии.
Двадцатидевятилетняя Меган С. наносила себе повреждения в течение двух лет, пока училась в колледже. Девушка признается, что «испытала облегчение», когда близкая подруга спросила, не причиняет ли она сама себе вред. «Наверное, в глубине души я хотела, чтобы меня спросили, все ли у меня хорошо», — рассказывает она.
2. «Я вижу, что тебе очень больно. Хочешь рассказать мне, что случилось?»
«Вы можете признать боль, которую испытывает человек, не акцентируя внимание на самоповреждении, — советует Зендеги. — Как вариант, можно сказать что-нибудь вроде: «Не знаю, что именно у тебя происходит, но я вижу, что тебе сейчас очень трудно».
Следом надо попробовать обсудить, что именно вызывает такую боль, причем слушать. Пока человек не перестанет рассказывать. «Не пытайтесь тут же дать совет или соотнести его признания с собственным опытом».
по теме
Лечение
Откуда берутся психические расстройства и как их лечить? Интервью с врачом
3. «Что вызывает у тебя желание причинять себе вред?»
После того как близкий человек дал понять, что готов разговаривать, стоит задать еще несколько вопросов, чтобы разобраться в его переживаниях, объясняет Зендеги. «Попробуйте выяснить, какие эмоциональные триггеры предшествуют самоповреждению, какие последствия оно вызывает. Нужно определить чувства, сопутствующие действию, но не осуждать само действие», — добавляет Фриман.
По мнению Кантор, вполне уместны такие вопросы, как «Ты отметил, какие чувства вызывают у тебя желание причинить себе вред?», «Как ты чувствуешь себя после?» и «Сколько длится чувство облегчения?». Это поспособствует не только лучшему узнаванию о переживаниях человека, но и может дать ему возможность высказаться, причем так, как он еще никогда не делал.
4. «Я сделаю для тебя все возможное, но я не смогу помочь тебе в одиночку. Может быть, обратимся за помощью?»
По мнению NAMI, селфхарм — это сложная проблема, которая зачастую сопровождается другими поведенческими и психическими расстройствами, такими как злоупотребление опасными для здоровья веществами и депрессия. Чтобы остановить подобное поведение и обучиться новым механизмам психологической адаптации, требуется помощь специалиста по психическому здоровью, поэтому в первую очередь необходимо убедить человека сходить к врачу.
Но друг или родственник может отказываться от терапии, в таком случае можно упомянуть знакомых, прошедших этот опыт (если эти люди не против того, чтобы об этом рассказывали).
Некоторых пугает мысль о том, что психотерапия — это на всю жизнь, в таком случае можно попробовать тактику, которую Зендеги называет «нога в дверном проеме», и предложить человеку позвонить кому-нибудь и послушать, что ему предложат, или попробовать сходить на первичную консультацию. Только один раз, не пожизненно.
5. «Ничего страшного, если ты не хочешь сейчас об этом говорить. Я всегда рядом, если что».
Возможно, близкий человек не готов к долгому разговору или не согласен немедленно бежать к специалисту. Специалисты советуют в любом случае уважать его решения и желания и пообещать выслушать в любой момент, когда ему будет нужна помощь. Да, на это может уйти много времени, но как бы то ни было принуждать категорически нельзя.
Меган говорит, что была признательна подруге за предложение вернуться к разговору в любой другой день. «По-моему, мы вообще больше об этом не говорили, — вспоминает она. — Но я почувствовала облегчение от того, что рассказала об этом кому-то. Признание пошло мне на пользу».
Единственное исключение в случае с советом оставить близкого в покое на время — это опасения, что селфхарм может говорить о намерении покончить с собой. По данным Национальной библиотеки медицины США, селфхарм, как правило, не является попыткой самоубийства, но эта привычка заметно повышает риск возникновения суицидальных намерений у человека, который не получил помощь вовремя. Можно обратиться к специалистам, в кризисный центр, отвести человека в больницу или позвонить его родным — в зависимости от ситуации.
Фразы, которые говорить нельзя ни при каких обстоятельствах:
1. «Дай посмотреть!»
Излишнее любопытство здесь неуместно, предостерегает Фриман. Как бы ни было интересно, это не имеет отношения к помощи, к тому же есть риск не сдержать негативную реакцию, что в свою очередь может вызвать у человека чувство стыда.
Меган оказалась в подобной ситуации, когда ее знакомая, после того как узнала что происходит, попросила показать раны. Она была потрясена увиденным: «Я не виню ее за такую реакцию, но, безусловно, меня это задело. Мне и без того было стыдно, и я сама осуждала себя».
2. «Все не так плохо».
Нельзя пытаться убеждать человека в том, что его чувства не обоснованы или что поведение не рационально. Оптимизм здесь не уместен. Обесценивание сильной личной боли человека максимально снизит значимость его переживаний, от чего он почувствует себя еще хуже, предупреждает Зентеги.
3. «Если ты не прекратишь, я больше не буду с тобой общаться».
Ультиматумы запрещены. Чтобы перестать заниматься селфхармом, требуется больше, чем просто сила воли, объясняют специалисты из NAMI. А выдвигая условия и ультиматумы можно только ухудшить ситуацию. Страх потерять дружбу и связь лишь увеличит у человека чувство одиночества, безысходности, непонимания и бессилия.
Всегда надо помнить, что ваши возможности не безграничны
Несмотря на все приложенные усилия человек может отказаться слушать и от помощи тоже, напоминает доктор Кантор. Да, это может породить ощущение провала и безысходности, но это еще не значит, что слова не возымели должного эффекта. «Не ждите, что поведение друга или близкого тут же изменится, но вы уже посеяли семена в землю», — поясняет он.
Например, Меган признается, что продолжала причинять себе вред еще в течение полугода после разговора с подругой. В итоге она прекратила это делать благодаря помощи мамы и психотерапевта. Но тот разговор с подругой был, по ее словам, «крохотным шажком на пути к выздоровлению».
«Следует заранее продумать и проговорить, что собираетесь сказать, — советует Зендеги. — Стоит быть готовым использовать и невербальные способы общения: смотрите другу в глаза, «зеркальте» язык его тела — выражения лица, позы, движения, чтобы прочувствовать его состояние».
«Родители видят порезы и хватаются за голову» – как не сделать хуже, если подросток повреждает себя
Он нуждается в помощи, а на это реагируют
— Как правильно охарактеризовать ситуацию, при которой люди наносят себе различные порезы или другие повреждения?
— Имеет смысл разделить понятия самоповреждения и суицидального поведения. Во-первых, есть самоповреждение без суицидального намерения (англ. non-suicidal self-injury). По-английски его еще называют self-harm — термин перекочевал в культуру подростков, которые используют англицизм — «селфхарм». И есть суицидальное поведение. Это две разные вещи. В нашем случае мы говорим о селфхарме.
— И почему с людьми это случается?
— У самоповреждения, как и у любого поведения, как правило, есть некая функция.
Существует несколько моделей, объясняющих самоповреждающее поведение. Одна из них, которая мне ближе всего, говорит, что такое поведение чаще всего служит двум вещам. Первая — это саморегуляция. Когда у меня плохое настроение, я, как и все люди, обычно делаю что-то, чтобы почувствовать себя лучше — пойду поиграю в компьютерную игру или съем вкусный ужин, пообщаюсь с друзьями. Этому мы обучаемся с детства. Это то, что наши родители делают с нами с самого раннего детства: ребенок заплакал, мама по голове погладила, сказала — смотри, птичка полетела, а сейчас пойдем, на самокате покатаемся.
И когда родители так делают с нами раз за разом, регулируют нас, мы учимся и сами себя регулировать определенным образом — учимся просить о помощи, чтобы другие люди нас поддержали, или сами себя утешаем, делая какие-то приятные нам вещи.
Так вот, самоповреждение имеет такую интересную механику: в текущем моменте оно может помогать человеку отрегулироваться. Каким образом? Когда человек себя повреждает, в мозге выделяются так называемые эндогенные опиоиды — эндорфины, вещества, с точки зрения биохимии аналогичные морфину и героину. Они выделяются у каждого человека, это обезболивающая система — вы сильно переволновались, у вас очень стрессовая ситуация, вы можете сильно пораниться и даже не заметить этого поначалу, слишком вы захвачены ситуацией, боль придет потом. Это и есть работа такой обезболивающей системы в мозге.
Люди, употребляющие опиоидные наркотики, злоупотребляют этой системой, извне вводят вещества, которые создают ощущение покоя, комфорта и отсутствия физической и эмоциональной боли. И вот есть исследования, показывающие, что когда человек намеренно повреждает свое тело, у него происходит выработка эндорфинов. Как это ни парадоксально, но когда человек (я говорю в мужском роде, но это работает для обоих полов в равной степени) специально причиняет себе боль, он может испытывать общее ощущение облегчения страдания. Люди, которые этим занимаются, нередко говорят: я делаю так, когда испытываю сильную эмоциональную боль, и мне становится легче.
Другой механизм — отвлечение. Когда я очень сильно расстроен, я делаю себе больно, и мое внимание отвлекается: вместо того, чтобы переживать о расставании с молодым человеком, увольнении с работы, я могу сфокусироваться на боли.
В эту же копилку — самонаказание и самомотивация. Это особенно свойственно детям, воспитанным в жестких семьях с довольно жестокими родителями. Они встраивают это в свою картину мира — какой есть способ заставить меня что-то сделать? Прикрикнуть, угрожать — то, как меня заставляли взрослые в детстве. Если я не выполнил что-то, то я должен быть наказан. Если я не буду наказан, то буду чувствовать себя полным ничтожеством, а если я сам себя наказал — вроде уже полегче. То есть все это, если обобщить, про субъективную невыносимость эмоции.
— Вообще у людей чаще всего присутствует смешение причин и функций, и нельзя четко выделить только одну-единственную. Но не всегда. Для некоторых — часто подростков — работает еще коммуникативная функция.
Например, ребенок растет в семье, в которой его интересы по каким-то причинам не очень эффективно удовлетворяются. Может быть, ребенок просто довольно замкнутый и не может рассказать о проблеме. Возможно, родители другого темперамента — и они просто не понимают таких проблем. Подросток тихий, в школе травят или никто с ним не общается, он приходит к родителям, у них никогда таких проблем не было, и они говорят: хм, да что такого, ну пойди поговори с кем-то или просто дай сдачи. Таким образом, просьбы о помощи или поддержке не срабатывают. Или у родителей свои собственные проблемы — уволили с работы, развод, еще какие-то вещи, из-за которых они не могут уделить подростку внимание и ресурсы.
А подростки в принципе склонны эмоционально дисрегулироваться — нервная система меняется, гормональная система меняется, эмоции становятся сильнее, и большинство подростков испытывает эмоции более сильные, чем они бы сами хотели и чем для них было бы комфортно. И в какой-то момент такой подросток может себя порезать. Подсмотрел где-то — в классе, в интернете, в книгах — где угодно, этого стало сейчас много. Не нужно иметь какую-то особую патологию или проблему, чтобы попробовать это сделать.
Недавняя статистика по западным странам — около 30% подростков сейчас имеют хотя бы однократный опыт самоповреждения.
И вот подросток по тем или иным причинам порезал себя, ну, накипело, родители видят порезы, хватаются за голову — Боже мой, у нашего ребеночка, оказывается, проблемы! Они становятся крайне внимательными, начинают какие-то активные действия, переводят его в другой класс или школу. Понятно, что такие вещи не бывают надолго — месяц-два, а потом все возвращается к тому, как все было.
Но мозг ребенка уже помнит, что есть способ, которым он может получить то, чего не получается добиться никак иначе. И тогда самоповреждения могут повторяться. И если окружающие его люди ведут себя таким образом: до самоповреждения — игнорируют и не поддерживают, а после — становятся теплыми, ласковыми и помогающими — это определенная дрессировка, и самоповреждение становится заученным способом коммуникации.
Зачастую коммуникативная функция и саморегуляция сопутствуют друг другу: я не могу себя отрегулировать, поэтому чувствую себя плохо и в связи с этим нуждаюсь в помощи, я режусь и окружение реагирует таким, нужным, образом. Так что резаться, получается, эффективно. Важно понимать, что это не обязательно рефлексируется самим подростком: часто человек сам не понимает, почему так неудержимо хочется снова и снова делать это, ругает себя за «плохое поведение», даже пытается сам себя наказывать… Иногда тоже посредством способов, ухудшающих ощущение эмоциональной боли и провоцирующих новые эпизоды самоповреждения.
Удовольствие посреди боли — но если эту боль убрать
— Чаще всего систематическое поведение берет начало в подростковом возрасте?
Эти способы иногда помогают, да, но у них негативная оборотная сторона, все понятно: жизнь пройдет мимо, станешь алкоголиком и зависимым. В то же время, выпил — и чувствуешь себя более уверенным в компании; не знаешь, куда деться, скучно и не с кем погулять, потому что тебя недолюбливают одноклассники — пошел на компьютере играть, там прикольно.
Это становится работающими методами, когда уже есть довольно мощные эмоциональные потребности, но нет других понятных способов их удовлетворять.
У большинства со временем это проходит или отходит на второй план — они находят другие, более экологичные способы как-то справляться. Некоторые не находят и продолжают это делать — в результате, например, спиваются или продолжают резаться.
— Есть примерная статистика — у какой доли людей такое поведение сохраняется и во взрослом возрасте, когда оно уже причиняет социальный дискомфорт?
— Самоповреждение — довольно неприятный процесс. Если спросить человека: представь, ты себя хорошо чувствуешь, у тебя нет к себе каких-то серьезных претензий, ты вполне удовлетворен тем, какой ты человек, у тебя есть ощущение собственного достоинства, есть взаимопонимание и тебя устраивают отношения с близкими и друзьями, ты способен в достаточной степени контролировать себя и свое поведение, умеешь при необходимости успокоиться, ты умеешь себя развлечь и ведешь ту жизнь, какую бы ты хотел. Если бы все это у тебя было, стал бы ты заниматься самоповреждением? Я не видел человека, который бы ответил утвердительно при такой формулировке.
Но если спросить просто — тебе это нравится? — многие говорят: да, я получаю от этого удовольствие, мне это нравится. Но это удовольствие на контрасте: мне становится легче, я чувствую себя сильным, я шрамами показываю другим людям, как я страдаю.
То есть это удовольствие посреди боли — но если эту боль убрать… Последние данные говорят, что клинически значимое расстройство в течение жизни отмечается у 4-6% людей в общей взрослой популяции, в более молодых группах процент выше: у молодых взрослых — 10%, у подростков — около 20-30%.
— Люди, как правило, повреждают себя в незаметных местах?
— Очень по-разному и зависит от контекста. Кто-то режет себя там, где никто не может заметить, кому-то важно, чтобы другие люди видели, что у него есть внутренняя боль, это такая часть идентичности.
Ты что-то скажешь, а они будут шмонать твой рюкзак
— Что может сделать сам человек, занимающийся самоповреждениями, если он осознает, что он сам, вероятно, не в порядке?
— Во-первых, это психотерапия — она для этого и предназначена. Кроме того, есть очень неплохие руководства для самопомощи — это обычно такие тексты с достаточно простыми навыками «как себя успокоить», «что делать, если у вас эмоциональный кризис».
Есть две часто рекомендуемые практики. Во-первых, это разные способы отвлечься, переключиться во время кризиса. Это не глубокие вещи — как менять стиль мышления, а простые способы: стиснуть в кулаке кубик льда, он вызывает сильные физические ощущения, но не повреждает при этом. Или, например, съесть лимон.
Второе — выбрать близких людей, к которым можно обращаться и которые будут поддерживать и не будут ругать. Чтобы можно было позвонить кому-то и была возможность поделиться в момент, когда есть желание порезаться. То есть, помимо терапии — социальная поддержка и способы отвлечения.
Иногда рекомендации такого круга кажутся довольно примитивными, но это не значит, что они очевидны всем. Приведу пример: в школьном возрасте я ходил в секцию по карате и случайно обнаружил, что, когда я злюсь и много раз отжимаюсь, мой гнев уменьшается. Потом я вырос, и когда сильно злился на кого-то, уходил в другую комнату — отжиматься. Это работающая стратегия, и мне сейчас она кажется очевидной — но если бы у меня не было этого опыта в школьной секции, мне бы это, наверное, и в голову не пришло. Про кубик льда, например, я узнал, только когда стал заниматься темой самоповреждения профессионально.
Но важно понимать, что самопомощь имеет свои ограничения, и зачастую, конечно, нужна систематическая поддержка и помощь других людей, в том числе — профессионалов, чтобы научиться справляться с такими вещами.
— Близкие или партнеры такого человека могут что-то сделать? Как им правильнее реагировать?
— Если говорить про близких — советы, как поступать правильно, дать легко, гораздо сложнее их выполнить. Экспериментируют с самоповреждениями многие подростки, но в систематическое поведение это переходит не у всех, а обычно как раз у тех людей, в окружении которых нет достаточного ресурса, чтобы адекватно отреагировать и поддержать. То есть зачастую близкие просто не имеют возможности отреагировать именно таким, необходимым, образом — если бы могли, уже давно бы это сделали.
Главная рекомендация, конечно, в том, что не нужно остро реагировать сразу после эпизода самоповреждения, нужно вести себя максимально спокойно, без ажиотажа, не усугубляя таким образом ситуацию.
Я знал одну девушку, которая при недопонимании или ссоре с молодым человеком повреждала руки и приходила с этим к нему. Он становился ласковым, добрым, понимал, как ей плохо, бинтовал.
Так вот — так делать не нужно. Это увеличивает шансы, что в следующий раз, когда человек почувствует себя плохо или ему нужна будет поддержка, самоповреждение станет инструментальным способом ее получить. Ощущение заботы не должно увеличиваться непосредственно после самоповреждения. Нужно оказать физическую помощь, если это необходимо — вызвать скорую, например. Но на практике это не у всех получается — как же я могу не пожалеть свое дитятко родное.
— Не будешь ли ты, как партнер или родитель, при таком поведении казаться человеком холодным и отстраненным?
— О том и речь, поэтому многим сложно это сделать. И это большая проблема: чтобы не быть холодным и отстраненным, нужно больше заботиться до начала самоповреждения.
Систематическая проблема возникает там, где окружение не способно обеспечивать это не в экстремальном режиме. Смотрите: мать в одиночку воспитывает дочь-подростка, работает по 12 часов, девочка чувствует себя заброшенной. Маме говорят: дайте ей почувствовать, что дочка вам нужна, проводите больше времени с ребенком — например, испеките вместе торт. А мама домой приходит к полуночи, ей хочется упасть в кровать и умереть, а ей говорят — испеките торт. Проблема зачастую в этом — как найти и достать эти ресурсы.
Так или иначе, суть в следующем: прежде чем вкладывать свои ресурсы, нужно понять, в чем заключается функция при самоповреждении в конкретном случае. У одного это может быть — «мне нужно, чтобы обо мне позаботились, потому что меня обижают в школе, обеспечили некую безопасность». Кому-то, наоборот, нужна свобода — потому что 10 кружков и секций, каждый шаг расписан, «я чувствую себя как в тюрьме, а когда режусь, обретаю внутреннюю свободу».
Другому очень нужно дать понять, что его любят. То есть, пока мы не поймем, что человеку нужно на самом деле, какая функция у такого поведения, с самим поведением сложно что-то сделать. Нужно разобраться или самостоятельно, или со специалистом — а что происходит-то вообще? За таким поведением у каждого человека стоят конкретные и уникальные потребности.
И тут есть еще одна проблема — часто разобраться очень сложно, потому что подросток не хочет говорить. Или он и хотел бы, но не имеет возможности. Привожу пример: религиозная мама, неверующая или в кризисе веры дочь — вдруг всплывают, допустим, ее откровенные фотографии, которые кто-то угрожает слить в интернет. Девочка чувствует себя ужасно, но вы думаете, она маме скажет? Той маме, которая уже давно вслух лишь ужасается грехам молодежи.
Поэтому важнейшая профилактика – это строить отношения с близким таким образом, чтобы человек не боялся рассказать, что реально его беспокоит.
Помните, несколько лет назад была история с «синими китами», и многие родители бросились проверять переписку своих детей.
— И сделали еще хуже?
— Ну конечно. Это именно та история: ты что-нибудь скажешь, а тебе потом прилетит, начнут шмонать твой рюкзак и так далее. То есть должна быть атмосфера, дающая понять — после того, как ты что-то откровенно расскажешь, не случится последствий, которых ты вовсе не хотел.
Поэтому специалисты, психологи здесь в удобном положении — они в нейтралитете, они не заинтересованные лично люди. И им часто рассказывают вещи, которые не говорят родителям, мужу, близкому человеку.
Важно, чтобы терапевт имел опыт работы с этой проблемой
— Если родители или партнер сами не справляются и аккуратно предлагают близкому терапию, то какой она должна быть — к кому идти?
— Есть нюансы. Важно понимать, что стадия развития психотерапии сейчас такова, что личность специалиста зачастую более важна, чем модель, в которой он работает. Есть универсальные вещи, которые делают хорошие специалисты, работающие при этом в разных терапевтических школах и разных модальностях.
В принципе существует терапия, специально разработанная под помощь людям с самоповреждениями — это диалектическая поведенческая терапия, которой я как раз занимаюсь. Изначально она была разработана для женщин с самоповреждениями, специально «заточена» под эту тему, потом ее «докрутили» и для работы с мужчинами. Протоколы для работы с самоповреждениями есть и в когнитивно-поведенческой терапии. Это более широкий термин, а диалектическая поведенческая терапия — это ее узкое ответвление. Но это не значит, что другие методы терапии не эффективны.
Существуют проблемы с исследованиями, есть проблема так называемого вердикта птицы Додо — по аналогии с «Алисой в стране чудес», где герои играли в крокет и птица Додо затем сказала: все победили и все должны получить призы.
Примерно так сейчас обстоят дела в психотерапии — мы можем найти исследования, подтверждающие эффективность практически каждого вида терапии. Все победили и все должны получить призы. И сейчас в профессиональном сообществе пытаются понять, где тот или иной метод действительно эффективен, а где его просто сильнее пролоббировали или он по историческим причинам оказался популярен в конкретной стране или в определенных профессиональных советах, отвечающих за рекомендации. Много копий ломается на эту тему.
Важно, чтобы терапевт имел опыт работы с этим кругом проблем, в какой бы модальности он ни работал — то есть опыт работы с самоповреждениями, а не только с паникой или тревогой, например.
Плюс при выборе психотерапевта важны рекомендации и репутация, свидетельствующие о том, что это вменяемый специалист, который не будет говорить что-нибудь из серии: «А про свою маму ты подумал?»
Потому что случается, сами терапевты иногда приходят в ужас от самоповреждения или суицидальных попыток и мыслей. Не все имеют, с одной стороны, достаточную смелость, а с другой — достаточную подготовку, чтобы работать с такими вещами.