Как называли полицию на руси
Чем занимался городовой, а чем городничий: История российской службы охраны порядка
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Первым повсеместно ввёл учреждения по охране порядка молодой царь Иван Грозный. У него было много недостатков, но и неоспоримое достоинство: стремление создать хорошо функционирующее государство. Прежде всего Грозный ассоциируется с опричниками, которые были вроде его личных спецулжб. Но настоящую работу по борьбе с преступлениями выполняли учреждённые по всей Руси губные избы во главе с выборными губными старостами. Губой при Грозном назывался территориальный округ, который мог совпадать с волостью (областью) или посадом (поселением).
Тем не менее губные избы трудно было назвать профессиональной службой. Дворяне на местах под руководством губного старосты ловили преступников в качестве общественных обязанностей, на правах активистов. Сделать в сыскном деле карьеру было нельзя, никаких специальных приёмов расследования тоже не существовало.
Воры, пожары и должники: будни дореволюционной полиции
Пётр I привёз из Европы не только манеру брить бороды и любовь к немецким словам, но и представление о полиции как особой службе. В 1715 году в Санкт-Петербурге была учреждена Главная полицейская канцелярия. Притом самой полиции ещё не было, её обязанности исполняли солдаты и унтер-офицеры. Так что временем появления в России полиции стоит считать 1718 год, когда царь назначил главу новой службе и определил обязанности полицейских.
Первая полицейская канцелярия вне Санкт-Петербурга была создана в Москве в 1722 году, а затем и в нескольких крупных городах. Хотя начальники в отделениях и главной канцелярии уже считались офицерами именно полиции, в подчинённых у них по-прежнему были солдаты и сержанты. Учреждение отделений полиции шло со скрипом. Набирали туда, естественно, самых опытных и сообразительных, но именно с такими и не хотели расставаться другие службы. Сенату приходилось чуть ли не по каждому сотруднику издавать отдельный указ.
Содержание полиции легло на бюджет армии. Жалованье, провиант, амуницию сотрудники получали через Военную коллегию. Присягу полицейские произносили свою особую, отличную от армейской.
Дело Петра после его смерти продолжила племянница императора и новая императрица, Анна Иоанновна. Она издала указ об учреждении полиции в городах, с которого фактически началась история регулярных органов охраны порядка в масштабе страны.
Именно при Екатерине II города стали делиться на полицейские участки и появилась классическая азартная игра “перебрось труп через канаву, чтобы другой отдел разбирался”.
К слову о городовых. Фактически, они были простыми сотрудниками полиции и исполняли обязанности вроде наших участковых. Для задержания преступников на месте у них, кроме револьверов, были сабли. Всё время существования у городовых была негласная привилегия получать подношения от простых горожан по праздникам. Верным помощником городового считался дворник. В случае правонарушения дворник дул в специальный свисток, и по этому сигналу появлялась полиция.
По большому счёту, вплоть до революции полиция продолжала функционировать именно так, как положили правители XVIII века. Правда, в XIX столетии от неё всё же отделилась в особую службу пожарная охрана.
Когда полиция сменилась милицией
В Российской империи милицией (точнее ландмилицией) называли войска, похожие по функциям на наших пограничников. Во время войны с Наполеоном милицией стали называть и партизанские отряды, но недолго.
Вообще коммунистами милиция изначально воспринималась как первый шаг к отказу от полиции, а затем и от армии. Подразумевалось, что новый, послереволюционный человек, во-первых, не будет склонен к преступлениям, во-вторых, в любой момент сможет защитить родную страну, а потом вернуться к своему обычному рабочему месту. Как показала Великая Отечественная война, последние ожидания частично оправдались. Но частично. Новое государство не смогло существовать без обычных государственных служб, включая охрану правопорядка и регулярные войска.
Милиция продолжила работу и после распада СССР. Только в 2011 году она была переименована обратно в полицию.
Текст: Лилит Мазикина
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
«Мент», «мусор» и «легавый»: почему так называют полицейских
В царской России работники милиции сами представлялись «мусорами», и в этом не было ничего зазорного. Нелицеприятным подтекстом это слово наделили в преступном мире.
В России воровское арго прочно вошло в лексикон простых обывателей. Многие не заметили, как начали называть полицейских и милиционеров словечками из жаргона преступников — фени.
Фактрум разобрался, откуда пошли эти названия стражей порядка.
Имеют ли «легавые» отношения к собакам?
В некотором роде да, имеют. В послереволюционной России оперативники, состоящие в рабоче-крестьянской полиции, получали жетоны со своими личными номерами. В те времена на этих значках был изображён охотник вместе с легавой охотничьей собакой. Жетоны носились на лацкане пиджака, по ним оперативники могли опознать друг друга.
Вполне вероятно, что словом «легавые» полицейских начали называть ещё до революции. Работники угрозыска в царской России должны были носить нашивки с изображением собаки и соблюдать конспирацию. Поэтому при встрече с другими людьми, а особенно с подозреваемыми в совершении преступления, они представлялись членами какого-нибудь охотничьего клуба. Однако всё тайное рано или поздно становится явным, и уловку полицейских быстро раскусили. После революции нашивки на одежде пропали, но прозвище «легавые» по отношению к оперативникам осталось.
Не исключено, что такое прозвище милиционеров не несёт в себе негативной окраски. Наоборот, в народе их сравнивали с легавыми — целеустремлёнными охотничьими собаками, которые никогда не упускали свою добычу.
Венгерский «мент»
В России двадцатых годов ментами называли тюремных надзирателей и рядовых сотрудников милиции. Само слово «мент» пришло в русский язык из польского, а в него, в свою очередь, из венгерского. На венгерском «mente» означает плащ или накидку, которые являлись частью формы жандармов, а на польском «ментик» — солдат или постовой надзиратель. А так как многие слова блатного языка фени пришли из других языков, то и слово «мент» пришлось по вкусу русским преступникам. К тому же, этому немало поспособствовали польские криминальные элементы, приехавшие в Россию.
Впервые упоминание слово «мент» в качестве названия милиционера встречается в жаргонном словаре 1908 года Трахтенберга «Блатная музыка». Позднее в воровском арго стали использовать и производные от «мента» — «ментяра» или «ментозавр», а отделение полиции стали называть «ментовкой» или «ментурой». После двадцатых годов слово «мент» едва не пропало из фени, поскольку стражей порядка стали называть «мусорами».
«Мусора» — работники сыска
В царской России существовал особый отдел полиции, который назывался МУС — Московский Уголовный Сыск. В самом начале название сокращали до МосУР. Все его работники, приходя на вызов, представлялись, называя свою фамилию и говоря перед ней «московского уголовного сыска оперативный работник». Но такой сложной словесной конструкцией пользоваться было неудобно, и сами сыщики сократили её до мусора. После революции МУС переименовали в МУР — Московский Уголовный Розыск, но прозвище агентов сыскной службы так и закрепилось в народе. Стало оно и синонимом беспринципного карьериста, подлеца, приобретя негативную окраску.
По другой версии, «мусорами» работников полиции стали называть с подачи еврейской криминальной общины из Одессы. Там словом «мосер» называли стукачей — тех, кто закладывал своих товарищей. Они сотрудничали с полицейскими, и их услуги были востребованы. Со временем «мосер» трансформировалось в «мусор», и так стали называть представителей милиции, занимающихся розыском преступников.
История «органов» на Руси: от княжьих дружин до ОМОНА. Часть 1
Полицейская функция возникла одновременно с появлением государства. Уже в первых государственных образованиях восточных славян (VI-VIII века), позднее в Киевской Руси, функции полиции выполнялись дружиной князя. По мере развития государства полицейские функции в той или иной мере реализовывали посадники, волостели, тысяцкие, сотские, старосты, вирники и т.д. Однако эта деятельность не была их основой обязанностью и совмещалась с другим родом деятельности.
«Органы правопорядка» в период зарождения Русского государства
Полицейские функции в период сословно-представительной монархии
В XVII веке произошла реорганизация местного управления: в 146 городах с уездами земские, губные избы и городовые приказчики стали подчиняться назначаемым из центра воеводам, принявшим на себя административные, полицейские и военные функции. Назначение осуществлялось Разрядным приказом, далее происходило утверждение царем и Боярской думой. Претенденты на место воевод обращались к царю с челобитной, в которой просили назначить их на должность «покормиться». Срок службы воеводы исчислялся в 1-3 года, за службу он получал вотчину и поместный денежный оклад. Воевода имел приказную или съездную избу, в которой решались дела по управлению городом и уездом. Контроль за деятельностью воевод осуществлял приказ. Круг полицейских обязанностей воевод не был четко определен законодательством и наказами. Основные полицейские функции сводились к охране общественного порядка. Во всех наказах предписывалось смотреть, чтобы нигде не было «бою, грабежу, корчму, табаку, распутства и недозволенной игры». На воевод была возложена поимка воров и разбойников. Воеводы организовывали регистрацию всех приезжих в съездной избе, регулировали выезд из своего города и уезда. В число постоянных обязанностей воевод входил надзор за соблюдением правил пожарной безопасности, контроль за санитарной безопасностью, соблюдением правил торговли, контроль мер и весов, дорожное дело и почтовая связь. В XVII веке на местах продолжали функционировать земские и губные избы. Судопроизводство по губным делам проводилось дъяками, подъячьими, избой ведал губной староста. В их ведении находились тюрьмы, палачи и выборные от населения сотские и десятские.
В ведении губных изб фактически находились все уголовные дела. Земские избы избирались черносошными крестьянами и посадскими людьми на сходах. Эти органы ведали раскладкой податей и осуществляли некоторые полицейские функции. С окончанием оформления крепостного права получает дальнейшее развитие вотчинная полиция. Феодал осуществлял полицейскую функцию в отношении своих крепостных, опираясь на руководимый им специальный аппарат.
Полиция России от Ивана Грозного до 1917 года
Преступников ловили всегда. В былинные древнерусские времена этим занимались княжеские дружинники — дружина и была единственным и универсальным государственным органом.
С созданием единого государства в XV — начале XVI века появились «обыщики», посылавшиеся из Москвы туда, где умножились «разбои и тати». При юном Иване Грозном на местах были созданы губные избы во главе с выборными из местных землевладельцев-дворян губными старостами. Они «про татей и про разбойников сыскивали и того смотрели и берегли накрепко, чтобы одно лично нигде и татей и разбойников, разбойничьих станов и приездов не было». Подчинялись они появившемуся к середине XVI века Разбойному приказу, а в столице порядок охранял Земский приказ — дальний предок «Петровки, 38», находившийся рядом с Кремлем на месте Исторического музея.
Однако на деле профессионального аппарата сыска не существовало; для местных дворян ловля воров и разбойников оставалась, если так можно сказать, общественной обязанностью в свободное от основной военной службы время. Да и отыскать на российских просторах шайку воров или грабителей можно было только при деятельном участии населения — «мирские» власти сами охраняли порядок в родной общине, заявляли о пришлых и подозрительных, выявляли «лихих людей».
В патриархальные времена этого хватало. Но с началом нового российского времени в эпоху петровских войн и преобразований ситуация стала меняться. Рост армии породил отчаянных дезертиров; тяжкие налоги и повинности плодили беглых и недовольных. Порядок и «благочиние» охранять стало трудно — особенно в крупных городах с наплывом нищих, поденщиков, «дворовых». Было бы интересно ответить на вопрос, насколько петровские реформы с их «ревизией», налогами и солдатчиной ухудшили криминогенную обстановку в стране — это ведь тоже своеобразная «цена» форсированной модернизации, однако претендующие на раскрытие проблемы работы нередко ограничиваются общими рассуждениями о росте пьянства, разбоя и разврата. Порой вооруженные «партии» держали в осаде целые города, чьи воеводы вместе с гарнизонными инвалидами не смели и носа высунуть за околицу.
Преобразуя страну, Петр I огромное значение придавал полиции; по его мысли именно она «приносит довольство во всем потребном к жизни человеческой, предостерегает все приключившиеся болезни, производит чистоту по улицам и в домах, запрещает излишество в домовых расходах и все явные погрешения, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неимущих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных по заповедям Божиим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце ж над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков» — как гласил Устав Главного магистрата 1721 года. Короче говоря, полиция виделась императору едва ли не основным инструментом для устройства «регулярной» жизни подданных в его тогда мало похожем на «парадиз» Санкт-Петербурге.
Для тех времен это было вполне «по-европейски». Наступивший век разума и Просвещения крушил средневековую картину мироустройства; в XVII—XVIII веках достижения естественных наук утверждали право человека менять окружающий мир, быть субъектом, творцом истории. Отчего же не изменить на рациональной основе и социальную действительность? Так родилось мнение, что государство — воплощение «общего блага», на которое был обязан трудиться каждый подданный. Родился и камерализм — учение об управлении государством, или тогдашний «менеджмент», обнимавший собой новую модель управления, экономику и полицию, понимаемую не только как службу охраны правопорядка, а как всеобъемлющую систему государственного контроля и управления.
Такое устройство и принято называть регулярным, или полицейским, государством — но для людей XVIII века это словосочетание не было синонимом произвола. Скорее наоборот — источником социального оптимизма; казалось, наконец найден ключ к счастью, только надо сформулировать законы, усовершенствовать организацию, добиться точного исполнения начинаний власти.
Не удивительно, что именно Петр I, первый в нашей истории царь — служака и «технарь», и учредил профессиональную полицию. Указом от 7 июня 1718 года он назначил первого генерал-полицеймейстера в столице «для лутчих порядков» и определил его обязанности:
«1. Надлежит смотреть, дабы все строение было регулярно построено… чтоб улицы и перекрестки были равны и изрядны.
3. Надлежит содержать все улицы и переулки в чистоте и были б сухи, свободны и невозбранны
5. смотреть и хранить с прилежанием, дабы была мера и весы прямые, також бы цену не в указную пору таким товаром не возвышали и не подымали
8. По вся четверть года у жителей осматривать печи, комели, в поварнях очаги, бани и протчее, где огонь водится, и престерегать, дабы недосмотрением хозяйским какова бедства от пожару не учинилось.
9. Все подозрительные дома, а именно: шинки, зернь, картежная игра и другие похабства, и о таких дворах подавать извет или явки
10. Всех гулящих и слоняющихся людей, а особливо которые под видом, аки бы чем промышляли и торговали, хватать и допрашивать.».
В 1722 году полиция появилась в Москве, а по Указу «Об учреждении полиции в городах» от 23 апреля 1733 года полицейские команды были созданы в 10 губернских и 11 провинциальных городах; подчинялись же они Главной полицей-мейстерской канцелярии во главе с генерал-лейтенантом В. Ф. Салтыковым.
Чем только не занималась немногочисленная столичная полиция: извещала обывателей о важных происшествиях (вместо современных радио и телевидения), следила за посадкой обывателями деревьев и брала с них штрафы за поломку «линейных берез», клеймила хомуты извозчиков (в качестве регистрации официального промысла) и «с крайним прилежанием» ловила нищих, отчего тех меньше не становилось. Неблагодарную работу выполняли обычные армейские офицеры и солдаты. Помянутый указ 1733 года требовал «к полицейским управлениям определить из имеющихся в тех губерниях гарнизонов в полицмейстеры из капитанов, а в провинциальных — из поручиков, по одному человеку к тому достойных; для караулов и содержания съезжих дворов по одному унтер-офицеру да по капралу, рядовых в губернских по 8, в провинциальных по 6 человек». Да и тех не хватало: в 1736 году Кабинет министров обратил внимание, что в полицию зачисляют строевых солдат и офицеров, а в полках в условиях начавшейся войны с Турцией — «некомплект». Поэтому горожане по старинке выходили «на дежурство» по охране порядка от воров и грабителей.
Даже во времена «бироновщины» с ее строгостями власти были бессильны перед разбойничьими шайками. В Тамбовском крае такая «партия» из ста человек весной 1732 года разгромила купеческую пристань и таможню (с пятью тысячами рублей) на реке Выше. Поделив «дуван», разбойники спустились на лодках вниз по реке, грабя по дороге помещичьи имения. В вотчине А. Л. Нарышкина они перебили всех «вотчинных начальников» и разграбили или уничтожили барскую рухлядь. В богатом селе Сасове шайка грабила уже всех подряд, а в таможне опять взяла казенных денег «тысяч с пять и больше». Близ Сасова с разбойниками вступили в перестрелку шацкие гарнизонные солдаты; но некоторых сразу подстрелили, другие «от того разбойнического страху» поспешно отступили. Разбойники же с песнями отправились вниз по реке…
Правительство даже разрешило, «когда купечеству или шляхетству потребно для опасения от воровских людей, на казенных заводах продавать по вольным ценам» пушки. Однако власти не могли подавить разбои даже в столичных губерниях. Сенат в 1735 году распорядился, «дабы ворам пристанища не было», вырубить лес по обеим сторонам дороги от Петербурга до Соснинской пристани и расчистить леса по Новгородской дороге «для искоренения воровских пристанищ».
Учрежденный в 1730 году в Москве для ведения «татийных, разбойных и убийственных дел» Сыскной приказ (он располагался у кремлевской стены на нынешнем Васильевском спуске) прославился тем, что его наиболее эффективным «сыскарем» стал знаменитый московский вор Ванька Каин. Новоявленный «доноситель и сыщик» ловил преступников, беглых, скупщиков краденого, раскрывал воровские притоны — и под покровительством чиновников Сыскного приказа покрывал других злодеев, брал взятки, «чинил обиды и разорения» невинным людям, вел распутную жизнь. В 1749 году пришлось создать особую следственную комиссию — по итогам ее работы «вор Каин» отправился на вечную каторгу, а штат Сыскного приказа был набран заново.
Однако пока законопослушные горожане несли ночную стражу от «лихих людей», их же соседи «чинили воровства» и «ходили на разбой с товарищами». Власти присылали воинские команды; но защитники отечества на постое поступали с горожанами «весьма озорнически, нанося смертельные побои». В магистратских книгах появлялись записи: «Солдат имевшуюся при кабаке на качели незнаемую женку ударил по роже, от которого удара оная женка пала замертво». Недовольных обывателей вояки осаждали в их собственных домах так, что «ярославское купечество от страха и угрозов не токмо промыслов производить, но и из домов своих отлучаться не дерзает».
Только восстание 1773—1775 годов, когда самозванец Пугачев едва ли не на равных сражался с правительственными войсками и брал большие и малые города, показало, что без действенной администрации империя существовать уже не может. Реформа 1775 года разукрупнила губернии и ввела двухуровневое административное устройство: губерния с населением в 300—400 тыс. душ и уезд с населением в 20—30 тыс. В 1782 году Екатерина II утвердила Устав благочиния; этот объемный документ (он состоял из 14 глав и 274 статей) впервые регламентировал структуру полицейских органов, их систему и основные направления деятельности. Города делились на части (по 200—700 дворов) во главе с частными приставами, а части — на кварталы (по 50—100 дворов) с квартальными надзирателями.
Императрица смотрела на их задачи широко и адресовала полицейским целый моральный кодекс воспитания подданных личным примером: «Не чини ближнему, чего сам терпеть не можешь», «Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро, колико можешь», «веди слепого, дай кровлю неимеющему, напой жаждущего», «сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему», «блажен кто и скот милует, буде скотина и злодея твоего спотыкнется, подыми ее».
Административно-полицейская власть в уезде передавалась нижнему земскому суду во главе с избиравшимся дворянством капитаном-исправником и выборными же заседателями от дворян и поселян. На улицах городов появились первые постовые-будочники из отставных солдат с тесаками и алебардами. Служивые так и жили в своих деревянных или каменных будках; воров и разбойников они особо не пугали и часто промышляли мелкой торговлей.
На деле на целый уезд приходилось 3—5 должностных лиц, находившихся в разъездах и обязанных выполнять всевозможные поручения губернатора. Обязанности по охране порядка, соблюдению паспортного режима, розыску преступников, ведению следствия, пресечению контрабанды, борьбе с пожарами, контролю над мерами и весами, взысканию недоимок, набору рекрутов, выполнению земских повинностей, контролю над работой трактиров они могли исполнять только с помощью выборных или «понятых» — мобилизованных крестьян и мещан. «Положение о земской полиции» 1837 года разделило уезды на станы, во главе которых губернатор назначал (по представлению местного дворянства) станового пристава. Но и они должны были опираться на сельских выборных: сотских — по одному от 100—200 и десятских — от 10—20 дворов.
Более удачно действовало другое детище Петра I — служба государственной безопасности, или тайная полиция, — Преображенский приказ в Москве и Тайная канцелярия в Петербурге. Их ведению подлежали дела: «1) о каком злом умысле против персоны его царского величества или измены, 2) о возмущении или о бунте», а также — о хищениях в особо крупных размерах.
Утвердившуюся в XVII столетии идею обязательного доносительства Петр подхватил и рационализировал. Он желал дополнить контроль «сверху» не менее эффективным надзором «снизу», а единственным средством такой обратной связи в централизованной бюрократической системе было поощрение доносов. Царь
сам в 1713 году призвал подданных доносить «о преслушниках указам и положенным законом и грабителем народа… самим нам» — «великий государь» впервые публично обязался лично принимать и рассматривать изветы. За такую «службу» доноситель мог получить движимое и недвижимое имущество виновного, «а буде достоин будет — и чин», и таким образом надеялся на обретение нового социального статуса и «ранга» в петровской государственной системе. Начиная с 1742 года публиковались правила составления «доношений»: «Доносит имярек на имярека; а в чем мое доношение, тому следуют пункты».
Утверждаемая сверху «демократичность» доноса и освящение его в качестве достойной «службы», связывавшей доносителя непосредственно с государем, послужила основанием добровольного доносительства. Оно-то и сделалось настоящей основой кажущегося всесилия Тайной канцелярии (1718—1726 и 1732—1762) и сменившей ее Тайной экспедиции Сената (1762—1801). Однако архив карательного ведомства показывает, что оно не было похоже на аппарат соответствующих служб новейшего времени с их разветвленной структурой, контингентом штатных сотрудников и нештатных осведомителей. В конце царствования Анны Иоанновны в Тайной канцелярии несли службу секретарь Николай Хрущов, 4 канцеляриста, 5 подканцеляристов, 3 копииста и один «заплечный мастер» Федор Пушников. К 1761 году штат даже уменьшился до 11 человек и годовой бюджет сократился с примерно 2100 до 1660 рублей при прежних ставках. Такой же штат (14 человек) с такими же расходами имелся и в московской конторе Тайной канцелярии.
Доставкой подозреваемых и преступников занимались местные военные и гражданские власти. Работу по охране и конвоированию колодников в Петропавловской крепости (где помещалась и сама канцелярия) выполняли офицеры и солдаты гвардейских полков. Они держали заключенных «в крепком смотрении»; следили, «дабы испражнялись в ушаты, а вон не выпускать»; допускали на свидания родственников (с тем чтобы жены «более двух часов не были, а говорить вслух»). Они же выдавали узникам «молитвенные книжки» и «кормовые деньги», у кого они были, на казенный корм рассчитывать не стоило, а иные арестанты «с голоду» не доживали до решения своих дел.
Вступая на престол после убийства отца (к заговору против которого он и сам был причастен), Александр I манифестом от 2 апреля 1801 года провозгласил: «.рассуждая, что в благоустроенном государстве все преступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона, мы признали за благо не только название, но и само действие Тайной экспедиции навсегда упразднить и уничтожить, повелевая все дела, в оной бывшие, отдать в Государственный архив к вечному забвению».
Но похороны оказались преждевременными. В 1805 году родился секретный «Комитет для совещания по делам, относящимся к высшей полиции» в качестве совещания министров военного, внутренних дел и юстиции во время отсутствия императора в столице. Через два года его сменил «Комитет охранения общественной безопасности». В 1811 году вместе с комитетом действовало уже целое Министерство полиции, к ведению которого относились «все учреждения, к охранению внутренней безопасности относящиеся». Кроме того, секретные полиции существовали в Петербурге (при генерал-губернаторе) и Москве (при обер-полицмейстере). В 1812 году появилась «Высшая воинская полиция» — военная контрразведка для противодействия шпионажу и обнаружения должностных преступлений интендантов и поставщиков товаров для армии.
Конкурирующие структуры ухитрились, однако, проморгать революционные тайные общества. Декабрист Г. С. Батеньков не без основания иронизировал: «Разнородные полиции были крайне деятельны, но агенты их вовсе не понимали, что надо разуметь под словами карбонарии и либералы, и не могли понимать разговора людей образованных. Они занимались преимущественно только сплетнями, собирали и тащили всякую дрянь, разорванные и замаранные бумажки, их доносы обрабатывали, как приходило в голову».
Подавивший восстание декабристов Николай I учредил в 1826 году «Собственную его императорского величества канцелярию» — особый высший орган власти, стоявший над всем государственным аппаратом. Ее III Отделение стало первой в России «спецслужбой» современного типа. Она была направлена на борьбу не с крамольными словами, а с реальными преступлениями против государства — революционными тайными обществами, шпионажем, коррупцией, должностными злоупотреблениями. Новая политическая полиция имела исполнительный аппарат — Отдельный корпус жандармов (200 офицеров и 5000 рядовых), части которого были размещены по жандармским округам. В сферу ведения «высшей полиции» и ее начальника, шефа жандармов и друга царя графа А. Х. Бенкендорфа, входил широкий круг вопросов — от контрразведки до цензуры и должностных преступлений чиновников.
Для «направления общественного мнения» III Отделение использовало газету «Северная пчела»; ее издатели Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин получили привилегию публиковать новости политической жизни России и Европы и заметки о самом императоре и «августейшей фамилии». Бенкендорф заказывал для газеты статьи и заметки, для которых предоставлял информацию; его подчиненные переводили для «Северной пчелы» материалы из европейской прессы. По замыслу его создателей, III Отделение должно было стать не презренной «шпионницей», а уважаемым органом верховной власти и надзора; поэтому на службу туда приглашали и бывшего декабриста генерала М. Ф. Орлова, и самого Пушкина…
Как отмечал Бенкендорф в одном из всеподданнейших отчетов, «каков бы ни был государь, народ его любит, предан ему всей душой и телом…». Однако к концу столетия патриархально-«отеческая» полицейская опека стала недостаточной. С отменой крепостного права началась болезненная для общества ломка традиционного уклада жизни. Безземелье выталкивало в города массы крестьян, и молодой Максим Горький воспел отечественного «босяка». Но судебная практика той эпохи отмечала рост самых варварских преступлений, совершавшихся в погоне за наживой и вполне «чистой» публикой.
В последней четверти XIX века темпы роста преступлений резко возросли — например, число краж и грабежей выросло в семь раз. Появились специалисты — профессионалы уголовного мира: в 1912 году на 100 осужденных в общих судах приходилось 23 % ранее судимых в общих судах — в том числе и тех, кто попадался по 4—5-му разу. Громкие процессы давали основание современникам говорить об «озверении нравов всего общества». В эпоху великих реформ и гласности и мирный обыватель был способен на дерзость: куражившийся прямо на Невском приказчик из магазина Исакова «надул при публике «гондон», а забиравшей его полиции заявил, что «его мать — нянька у великого князя Николая Николаевича. о том, как с ним поступила полиция, сообщит Герцену для напечатания в «Колоколе»». Новинкой являлся и привычный для нас городской хулиган; московские власти в 1912 году на разосланную МВД анкету с вопросом: «В чем оно, главным образом, проявляется и не имеется ли особых местных видов хулиганства?» — указали: «В пении во всякое время дня и ночи, даже накануне праздников, безобразных песен, в сплошной площадной ругани, битье стекол, открытом — на площадях и улице — распивании водки, в самом нахальном и дерзком требовании денег на водку; в дерзком глумлении без всякого повода над людьми почтенными, в насмешках и издевательствах над женщинами и их женской стыдливостью».
В полиции начались реформы. К 1862 году появились единые уездные полицейские управления; городские управления учреждались только «в тех городах, посадах и местечках, кои не подведомственны уездной полиции» — к ним относились все губернские и ряд крупных и важных уездных центров. Полиция стала принимать в свои ряды граждан по принципу «вольного найма» — вместо прежнего пополнения армейскими чинами. В 1880 году было ликвидировано III Отделение: политическая и просто полиция объединились под общей крышей Министерства внутренних дел. Полицмейстеры в городах и уездные исправники (уже не выборные, а назначаемые) подчинялись губернатору, который, в свою очередь, был подчинен директору Департамента полиции и министру внутренних дел.
У уездного исправника имелись помощник и канцелярия (секретарь со столоначальниками и регистраторами); территория уезда делилась на 2—4 стана со становыми приставами и их помощниками — полицейскими надзирателями. Много это или мало? К примеру, в Тамбовской губернии с полуторамиллионным населением на службе состояло 12 исправников и 33 становых пристава, а всего — 126 полицейских — эти служивые на деле едва ли могли держать под контролем вверенное их попечению население. После неудачного «хождения в народ» — попытки поднять на борьбу с правительством крестьян — в 1878 году в штаты уездных полицейских управлений 46 губерний добавили 5 тысяч полицейских урядников; они подчинялись становым приставам и руководили все теми же сотскими в селениях. «На них будет лежать воспитывание, собственным примером, в народной массе строгого чувства законности и доверия к правительству, им предстоит сделать совершенно безвредными всякие утопические бредни, которые, тем или другим путем, могут распространяться среди народа», — писала тогдашняя пресса.
«Был на селе Лешкове по случаю храмоваго праздника, где было большое число народа; следил за порятком, прошествий никаких не было», — впрочем, таких «пустых» записей в найденной недавно на чердаке старого дома в Ростове Великом записной книжке урядника Базанова за 1881/82 год немного. Служба была хлопотной: полицейский проводил дознание по уголовным делам и случаям внезапной смерти; обходил питейные заведения, проверял состояние дорог и мостов, боролся с пожарами и эпидемиями, выявлял беспаспортных бродяг, пресекал толки и слухи — и даже, как лицо грамотное и авторитетное, помогал мужикам сочинять прошения.
Городские владения делились на участки с участковыми приставами, а участки — на околотки во главе с околоточными надзирателями — предками нынешних участковых уполномоченных; эти полицейские чины командовали рядовыми городовыми. В столице империи под руководством обер-полицмейстера службу по охране порядка несли 6 полицмейстеров, 13 участковых приставов первого разряда, 19 — второго и столько же третьего разряда. В их подчинении находилось 16 старших помощников приставов первого разряда и по 19 — второго и третьего; младших помощников приставов, соответственно, 30, 30 и 50. Полицейских надзирателей по трем разрядам насчитывалось 125, 125 и 300; число городовых достигало 4000 человек. Отдельно существовали сыскная и речная полиция; дворцовая полиция подчинялась министру императорского двора. Существовал и полицейский резерв в лице начальника, старший помощник, 2 младших помощника, 22 офицера, 25 полицейских и 150 городовых.
Сменивший ветерана-будочника столичный городовой (в просторечии «фараон») олицетворял в глазах обывателей всю полицию. Набирались они из отслуживших срочную службу солдат и офицеров. Выглядел новый страж порядка по сравнению со своим предшественником импозантно: на службе он носил круглую черную мерлушковую шапку или черную фуражку, черный мундир и шаровары с красными кантами (в провинции — с оранжевыми). На груди висела бляха с номером городового и названием участка. «Фараон» начала XX века был вооружен свистком, револьвером («наганом» или «смит-вессоном») и солдатской шашкой, непочтительно прозванной в народе «селедкой». Петербургские и московские городовые, стоявшие на перекрестках, имели белые деревянные жезлы — для остановки конкретного экипажа; но актуальной сейчас регулировкой уличного движения не занимались.
Появились всевозможные пособия для полицейских чинов[. Из составленного полицмейстером города Козлова И. И. Лебедевым справочника можно понять, что обязанности полиции были, как и раньше, необъятно широки. Бдительный городовой должен был не только пресекать противоправные поступки обывателей, но и, по старой памяти, узнавать, нет ли у них «умысла противу здравия и чести императорского величества или бунта и измены против государства» — и не висят ли неуместные «портреты его императорского величества во всех питейных лавочках, трактирах и тому подобных заведениях».
А еще — разведывать о «противозаконных сообществах» и «сходбищах, общей тишине и спокойствию противных», пресекать распространение прокламаций и «возмутительных воззваний», не допускать «совращения» в раскол, беспатентной торговли и сговора торговцев и производителей ради «повышения цен»; ловить «бродячий по улицам скот»; наблюдать за «сохранением в борделях тишины и возможной благопристойности». Он же должен следить, чтобы «никто не нищенствовал»; чтобы «обнявшись, никто не ходил и песни не пел и не свистел», не писал на заборах, не держал собак без привязи — и, наконец, в точном соответствии с заветом Екатерины II, обязан был воспрещать «всем и каждому пьянство». Непослушных надлежало задерживать с должной «осторожностью и человеколюбием». Кроме того, на полицейских лежала охрана государственных учреждений, почты, тюрем; организация встреч и проводов вышестоящего начальства.
Но полиция запаздывала с организацией борьбы и с профессиональной преступностью, и с революционерами. В Петербурге в 1866 году был создан специализированный уголовный розыск — «Сыскная часть» в управлении обер-полицмейстера, работа которой строилась на использовании негласных методов. Ее первым начальником стал знаменитый сыщик И. Д. Путилин, настоящая гроза преступников. В 1881 году такая же структура появилась в Москве, а затем — в Варшаве, Одессе, Риге, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Баку. Только в 1908 году Государственная Дума приняла закон «Об организации сыскной части», в соответствии с которым в 89 городах империи создавались сыскные отделения для борьбы с «порочными элементами» путем «негласной агентуры и наружного наблюдения».
Иван Дмитриевич Путилин
Их сотрудники специализировались по видам профессиональной преступности: 1) убийства, разбои, грабежи и поджоги; 2) кражи и профессиональные воровские шайки; 3) фальшивомонетничество, мошенничество, подлоги, подделка документов и прочие аферы. Они занимались регистрацией преступников, установлением их личности, систематизацией всех сведений о них, выдачей справок о судимости и розыске скрывающихся лиц. Создавались и «летучие отряды» для дежурств в театрах, на вокзалах, для облав на бродяг и для несения патрульной службы на улицах и рынках. В сыскных отделениях велась регистрация преступников; при идентификации их личности применялись фотография, антропометрические измерения и данные дактилоскопии; составлялись коллекции воровских инструментов. В 1910-х годах появились первые полицейские служебные собаки.
Однако общегосударственной системы уголовного розыска не существовало, не было и специализированных учебных заведений — лишь двухмесячные курсы для начальников сыскных отделений. Негласные агенты из преступной среды оставляли желать лучшего; по признанию полицейских чиновников, «приходится полагаться на сведения, добытые исключительно таким путем, — писал «Вестник полиции», — доводить дело до того, что становится неизвестным, где кончается преступник и начинается в нем сыщик, где распутываемые узлы старого преступления превращаются таким образом в завязь нового». Участковые приставы и околоточные не горели желанием помогать сыщикам: «Нашли дураков, будем мы хорошее дело передавать от себя, да мы и сами проведем его не хуже». К тому же городские сыщики не могли, да и не имели возможности самостоятельно действовать в сельской местности — где благополучно и укрывались преступники. Да и технические средства сыска были ограниченны, к примеру, у пензенских «сыскарей» имелись только наручники, набор для дактилоскопии и фотоаппарат.
Политический сыск вели губернские жандармские управления; при этом они были независимы от губернаторов, отвечавших за безопасность и спокойствие в губернии. С начала 80-х годов XIX века появились «секретно-розыскные», впоследствии «охранные отделения» при канцеляриях полицмейстеров или градоначальников со своей секретной агентурой и сыщиками-«филерами». У них была своя агентура в рядах радикальных партий — эсеров и социал-демократов; жандармский генерал А. И. Спиридович первым сумел написать их историю — в сугубо прикладном смысле. Но обезвредить революционные структуры так и не удалось — они переигрывали противника.
Городские и уездные органы общей полиции существовали как бы сами по себе; не имелось единой координирующей их действия структуры не только на уровне министерства, но и губернии — что затрудняло расследование совершенных одной и той же шайкой в разных местах преступлений. Стоящие над ними чиновники губернского правления специфики работы полиции не знали и охраной общественного порядка занимались между другими делами.
В том же 60-тысячном губернском Тамбове в тревожном 1905 году порядок охраняли всего 3 пристава, 6 их помощников и 71 городовой, при этом фактически службу несли едва 40 человек — остальные находились в разъездах и выполняли прочие поручения властей. Полиция не рисковала появляться в окраинных слободах, где селился «наиболее маргинальный и опасный элемент», и полицмейстер честно предупреждал губернатора, что его подчиненные «могут оказаться бессильны при возникновении значительных беспорядков в городе».
Перегрузка всевозможными обязанностями при малом жалованье затрудняла отбор достойных кадров. Посему полицейское начальство деликатно признавало, что «пьянство не составляет в среде урядников, стражников, городовых редкого исключения и грозит подорвать доверие населения» — которое, впрочем, и так не было высоким. Тщетно инструкции предписывали полицейским чинам воздержаться от «нетрезвого образа жизни», самовольных отлучек и древнего обычая собирать с благодарного населения деньги по праздникам.
Не блистали полицейские и образованием: из 1609 человек, поступивших на службу в полицию с 1 ноября 1894 по август 1895 года, высшее образование имели 17 %, среднее — 10,32 %, низшее — 72,68 % — при том что четверть из них так и не смогли окончить уездные училища. Большинство же городовых не имели даже начального образования.
Не удивительно, что при таком контингенте раскрываемость преступлений была ниже 50 % — и это считалось вполне приличным уровнем. В 1906 году начальник сыскного отделения полиции Киева доложил, что из 2355 совершенных преступлений было раскрыто 793 (т. е. 35 %), но полагал: «…если принять во внимание те особенно тяжелые условия, при которых чинам сыскной полиции приходилось действовать в течение отчетного года, то процент обнаружения преступлений в других правильно организованных полициях в России и за границей вполне удовлетворительный». И был, пожалуй, прав — в 1907 году в Москве было совершено 5705 преступлений, а раскрыто только 443 — то есть менее 10 %.
Проекты расширения полиции требовали увеличения финансирования, что смущало и Министерство финансов, и городские думы на местах — именно последние за счет городского бюджета обеспечивали полицию жильем или «квартирными» деньгами. Только в 1903 году в 46 губерниях были учреждены мобильные военизированные подразделения полиции — пешая и конная полицейская стража на казенном содержании, заменившая выборных десятских и сотских. Стражники и урядники набирались из отставных чинов, имевших опыт службы в кавалерии или артиллерии; они поступали на службу со своими лошадьми (для приобретения лошади и снаряжения им предоставлялась ссуда — 120 рублей), но получали неплохое жалованье — 400—500 рублей в год. В 1908 году на 2,7 миллиона жителей Тамбовской губернии приходилось 329 урядников и 1396 пеших и конных стражников; в Воронежской — на 2,5 миллиона 249 урядников и 1146 стражников.
Конная полицейская стража
Петр Аркадьевич Столыпин
Революция 1905—1907 годов подтолкнула полицейское ведомство к реформе. По инициативе премьера и министра внутренних дел П. А. Столыпина была создана межведомственная комиссия во главе с его заместителем А. А. Макаровым. Подготовленный проект имел в виду ликвидацию несвойственных полиции функций (объявление распоряжений властей, взыскание налогов, приведение к присяге), учреждение полицейских курсов и школ с введением для чинов полиции образовательного ценза, установление единого порядка службы с ликвидацией ведомственного разделения, увеличение штатов с назначением соответствующих окладов. Но все это потребовало увеличения расходов с 35 до 58 миллионов рублей в год — и дело застопорилось.